После того как 7 декабря 1941 года японская авиация разбомбила Пёрл-Харбор, США вступили во Вторую мировую войну. Одиннадцатого декабря, сидя за столом у себя дома на Парк-авеню, Сэлинджер переживал невозможность делом подтвердить охвативший его патриотический порыв. Тысячи американцев устремились на призывные участки, но для него дорога туда была закрыта. Он сетовал в письме к Уиту Бернетту, что из-за присвоенной ему военными врачами категории 1-B он испытывал чувство бессилия, горечь которого отчасти смягчалась ожиданием следующего номера журнала «Нью-Йоркер» с рассказом «Небольшой бунт на Мэдисон-авеню»[60].

Двумя днями позже правительство Соединенных Штатов реквизировало для военных нужд лайнер «Кунгсхольм». Когда роскошное круизное судно переоборудовали в военно-транспортный корабль, изящная мебель была безжалостно извлечена из кают и выгружена на причал. Сходная судьба постигла и дорогой сердцу Сэлинджера рассказ: учитывая настроения, царившие в стране после бомбардировки Пёрл-Харбора, редакция «Нью-Йоркера» решила на неопределенное время отложить его публикацию. В журнале рассудили, что американцы больше не горят желанием читать о богатеньких нытиках.

Отказ «Нью-Йоркера» печатать «Небольшой бунт» очень огорчил Сэлинджера. Но рук писатель не опустил и тут же распорядился, чтобы Дороти Олдинг отправила в журнал «Стори» рассказ «Затянувшийся дебют Лоис Тэггетт». А вслед за тем отослал в отвергнувший его «Нью-Йоркер» новую вещь «про одного жирдяя и его сестер»[61]. Это, видимо, был рассказ «Никто не целует Рейли», упоминаемый Сэлинджером в письме к Уиту Бернетту от 2 января.

В «Нью-Йоркере» (как впоследствии в «Стори») рассказ не взяли. Возвращая рукопись, редактор «Нью-Йоркера» Уильям Максуэлл написал Гарольду Оберу о том, что если в журнале и ждут новых рукописей Сэлинджера, то только с Холденом Колфилдом в качестве главного героя. Кроме того, заметил Максуэлл, «мы скорее сработаемся с Сэлинджером, если он будет меньше упражняться в остроумии»[62].

Несмотря на отказы, Сэлинджер решительнее чем когда-либо был настроен проложить себе путь на страницы «Нью-Йоркера». Он послушно учел пожелания редакции и послал в журнал продолжение «Небольшого бунта на Мэдисон-авеню» – рассказ, озаглавленный «Холден в автобусе»[63]. Рукопись рассказа снова была отвергнута – на сей раз с той мотивацией, что «Холден не чувствует меры и не умеет вовремя замолчать»[64].

Джерри оказался в двусмысленной ситуации и имел все основания опасаться, что это плохо скажется на отношении к нему Уны О’Нил. Война затмила собой все остальные новости и темы для разговора. Создатели радиопередач, фильмов, авторы газетных и журнальных очерков всеми силами поднимали боевой дух американцев. Почти все знакомые Сэлинджеру мужчины поступили на военную службу, а он сам, крепкий двадцатитрехлетний парень, отсиживался под крылышком у родителей, избавленный пустяковым недомоганием от необходимости отдать долг родине. Положение усугублялось и полным отсутствием профессиональных успехов – он успел раззвонить по городу о скорой публикации «Небольшого бунта», а «Нью-Йоркер» тем временем и не думал его печатать.

Сэлинджеру пришел в голову единственный выход из положения – обратиться за помощью к основателю военного училища Вэлли-Фордж полковнику Милтону Дж. Бейкеру[65]. Но, как оказалось, настоящей нужды в этом обращении не было – военные понизили требования к здоровью призывников, что автоматически сделало Джерри годным к воинской службе. В апреле 1942 года он получил повестку из призывной комиссии.