Вдруг просто-напросто открывается внутрь. Сколько раз видал: кекс какой-нибудь воюет с дверью магазина. Дергает-дергает, а надо толкнуть. Нет, и этот фокус не помогает. А что, если считаются только такие двери, с синей подсветкой? Та, где был монитор, – другая, типа хозяйственная, там нет входа никуда, просто ниша. Вот и не считается. Тогда надо дальше.

– Пр-роклятье! – выдохнул он почти вслух. Опять закашлялся, но до третьей светящейся синим двери оказалось ближе. Стена левая, поворот налево… Все как на схеме. Если считать то, что он видел на экране, схемой. Подошел вплотную. Дверь открылась, как давеча лючок для пневмопочты: заоваленный прямоугольник отделился от стены, вынесся чуть вперед, потом влево. Вот только рычагов не было никаких. Закругленная по углам прямоугольная плита выехала из стены и сместилась влево, вися в воздухе.

Густаву было уже очень не до чудес. Как оно так получается – потом, потом. Шагнул, еле перенеся ногу через высоченный порог. Тихий свист за спиной, чмок. Уже слышал. Двери здесь закрываются так. Герметично. Дальше вроде была одна точка – первая дверь от этой? Справа, слева? Не помнил. Дверей было три. Все одинаково мигали синим по контуру. Одна отличалась. Вела не в прямую, ровную стену, а в цилиндр, похожий на тот, что был у входных ворот.

На экране он видел вращающийся синий круг. Это что – ему надо туда?

Подтащился вплотную. Почти навалился. Открылось. Высунулись рычаги, выдвинули ему под ноги круглую площадку. Полметра-метр шириной. Только-только встать. Встал не колеблясь. Зелень и вода колыхались перед глазами. Площадка поехала, дверь закрылась, темнота – глаз коли, в пятки снизу ударило – едва не упал, ветер, свист и потрескиванье, дыбящее волосы. Но длилось это секунду. Дверь открылась, площадка сработала. Точно! Зелень – грядки-ящики, как теплица в рекламе, рядом желоб, и журчит вода.

Кинулся, себя не помня. Но тотчас опамятовался. Вдруг это не вода, а какая-нибудь химическая гадость для полива? Сунул палец. На ощупь – вода. Лизнул. Пресная. Нагнулся, понюхал. Ничем вредным не пахнет. Припал со всей страстью изжаждавшегося, глотал шумно, со стонами и подвывами, огромными глотками, до боли в горле и где-то ниже.

– Хватит! – раздалось за спиной со странным присвистом на звуке «т».

– Домой пойдут только женщины и только семейные, на одни сутки, – раздался в коридоре голос начальника лаборатории.

Лаборатория занимала почти целый этаж. Считалось даже, что она там не одна. А много разных. И дактилоскопическая, и трасологическая, и токсикологическая, и материаловедческая – тоже не одна каморка, а несколько, с кучей испытательного оборудования под стать хорошему современному заводу. Поэтому сотрудники не сидели где-то в одной большой халупе, где бы разом можно было это сообщить. И начальник шел по коридору и повторял новость перед открытыми и закрытыми дверьми. Потому что некоторые нельзя было открывать во время определенных стадий исследования.

Надя услышала сразу. Собираться надо было тоже сразу. Пока не передумали.

Тем более что как раз у нее была пауза. Принтер, отпечатав рапорт о свойствах упаковки плитки неизвестного назначения из неизвестного материала, инвентарный такой-то, замигал, что в нем нет бумаги. Положить бумагу, и все. Можно одеваться.

Большой город никогда не спит. На Литейном было хоть и не по-пиковому шумно, однако и не пусто. Проезжую часть и тротуары покрывал молодой снежок. С неба продолжало сыпать – негусто, но ощутимо. За то время, которое понадобилось, чтобы дойти до «Чернышевской», верх Надиной шинели, погоны, фуражка – все покрылось тонким белым слоем. Вниз, в метро, до «Ветеранов». Троллейбус. Вот и дверь квартиры на Корзуна.