Почему? Он и сам не знал. Но она не выходила у него из головы. Да что там? Она была везде! Утром, в обед, вечером, ночью, во сне и наяву. Он пытался найти ее в Лорен. Все две недели смотрел, и каждый взгляд был постоянным сравнением. Смотрел, слушал, чувствуя раздражение и какое-то разочарование. Не было с Пантерой ни той теплоты, ни юмора, ни душевности. В конечном счете, диалог превращался в ее монолог: о деньгах, сплетнях, сексе. Маркус лишь делал вид, что слушает. Секс с Лорен тоже больше не удовлетворял, скорее навевал скуку и раздражение. Грудь слишком большая, ноги не такие длинные, кожа слишком мягкая, стоны слишком громкие. И так это его бесило, что он драл ее, как последнюю шлюху, но Мейсон была не против, ей нравилось. После Маркус без сил падал и сразу засыпал, чтобы проснуться от прикосновений ласкающих, но нежеланных губ, не таких пухлых и мягких, встречая не голубой, а серый блеск глаз, вдыхая удушливый запах ванили вместо едва уловимого аромата жасмина, чтобы прикоснуться к жестким платиновым локонам, вместо мягких, переливающихся золотистыми бликами. Проснуться, чтобы желать снова уснуть. Тупое, непонятное состояние, раздражающее и порой, вызывающее у Маркуса смех.

Уж не влюбился ли он в девчушку? – проскакивала шальная мысль, но он тут же отмахивался от нее, продолжая сравнивать и беситься. В конечном счете, в последний день отдыха это привело к срыву.

– Маркус, дорогой, я хочу пригласить тебя в Лос-Анжелес в наш родовой особняк. Познакомить с родными, – начала Лорен, когда они загорали на яхте. Маркус почти заснул, разморенный солнцем, а потому не совсем понимал, о чем она толкует. Но Лорен была настойчива:

– Ну, что скажешь?

– Это намек? – не поднимая головы, безразлично уточнил он.

– Нет, это просто приглашение. – решила разрядить обстановку Лорен, но он знал, чего она добивается.

– Тогда мой ответ – нет, – бросил, прикрыв глаза, показывая тем самым, что разговор окончен.

– Почему, черт возьми? – заорала Лорен.

Маркус удивленно приподнял бровь, ему вдруг захотелось, наконец, спустить ее с небес на землю.

– Потому, дорогая, – презрительно выделил он последнее, такое ненавистное ему слово. – Если я буду знакомиться с родственниками всех, с кем трахаюсь, то у меня ни на что не останется времени!

– Я – не очередная твоя шалава, ясно! – вскочила Мейсон.

Он лишь издевательски закатил глаза и направился в каюту. Еще истерик ему не хватало. Она последовала за ним.

– Как ты можешь так со мной обращаться, ты совсем охренел?!

– Нет, это ты охренела! Ты что себе напридумывала, дорогуша? Думаешь, если я молчал, пока ты ездила по ушам прессе, это что-то значит?

Он с интересом наблюдал, как она бледнеет от гнева и унижения. О, сейчас по сценарию в ход пойдут слезы! И точно. Он даже хмыкнул.

Ему было плевать на ее истерику, Маркус знал, что это – «крокодильи» слезы, дабы вызвать у него сожаление, вину и, черт этих женщин знает, что еще. Но чувствовать себя виноватым за правду он не собирался. Ему осточертела эта игра, как и Лорен со своими грандиозными планами на него.

–Прекращай уже этот спектакль, роль влюбленной женщины тебе не идет.

–О, я бы с удовольствием. Меньше всего я хотела бы любить такую сволочь, как ты, но жизнь не спрашивает, когда раздает роли.

– Ой, да брось ты этот пафос, Лори! – засмеялся Маркус. – Я не хуже тебя знаю, как манит то, что недоступно. Тут и в любовь не сложно поверить.

Но Лорен еще больше распалили эти слова, и она зарыдала в голос:

–Да что ты об этом можешь знать, бесчувственная скотина?! Я унижалась перед тобой – ублюдком, этими отвратительными духами с жасмином обливалась, лишь бы угодить тебе, слушала, как ты во сне зовешь какую-то шлюху Эни! Ааа…ты с ума сошел?! – вскрикнула она от боли, когда он схватил ее за волосы и тихим от сдерживаемой ярости голосом процедил: