Но менялись времена – и проблем с мясом не стало! Просто стало некуда силы девать… И ей с ее энергией стало тесно в СССР, которого к тому же не стало. Она оказалась в Германии… И опять спасти нас мог только туризм! Встречались и расставались во Франкфурте-на-Майне, «стыковочном» аэропорту.

У нас даже, как у стойкой пары, появились скидки и бонусы и свои приметы. Мы всегда просили на регистрации:

– Ниэ виндоу (возле окна)!

И получали свое! Двигаясь в проходе самолета, азартно искали ряд.

– Ага! – восклицали почти торжествующе.

С удовольствием усаживались.

– Это называется «Ниэ виндоу»! Опять над крылом, не видно ни черта!

И это получалось почти всякий раз – и стало почти уже нашим амулетом, хорошей приметой – значит, все будет как всегда.

– Ведь нельзя же требовать при регистрации «Визаут вингез» (то есть «без крыльев»)…

Мы смеялись. Уютно усаживались, смотрели на наше крыло. Самолет разбегался… Летим! Блаженно откидывались на креслах. Не зря говорят, что любовь имеет крылья, а у нашей любви – крылья были стальные! Дальше может идти реклама: «Летайте самолетами»… Так жизнь и пролетела, «не мимо», но прошла. Слава богу, не потеряли голову и кое-что сделали и на земле.

…И вот – последняя муза, как я думаю. Мы только накрыли в номере столик, чтобы встретить Новый год, как заверещал ее ноутбук.

– Петя по скайпу! – закричала она. – В ванную, быстро!

И запихнула меня туда!

– Блокнот хоть дай! На тумбочке лежит! – прохрипел я.

Не ожидал! Хоть часы на руке: глянул – две минуты до наступления Нового года! Ничего себе, докатился! Новый год – в ванной, мягко говоря! Успел налить из крана холодной воды – не горячей же! – и чокнуться со своим отражением в зеркале. Чтой-то вдруг забрезжило… Налил до краев и хлопнул второй стакан, и тут уж сообразил: «Ведь я не только в этом замкнутом помещении – я еще в Будапеште, где почти полвека назад встретился с первой музой – и помню, тогда…» Хлопнул третий стакан (почему-то горячей, но это неважно) – и стал вспоминать «Заметили друг друга еще во Львове»… Быстро писал. Сколько времени в этой ванной прошло? Понятия не имею! Писал. Дверь вдруг заскрипела.

– …Чего? – с трудом оторвался.

– …Ты выходить вообще собираешься, нет?

– Сейчас… полчасика! – забормотал я.

– Ну ладно! Пиши! – грозно проговорила она и хлопнула дверью.

Иностранный крем «После бритья» кончается как-то сразу. Наш долго еще хлюпает, пузырится и выдает после долгого выжимания какие-то сопли. А этот отпустит еще одну довольно сочную уверенную колбаску, и все – больше ни миллиграмма, сколько ни проси!.. Ну что ж, тут все по-другому… и главное – другие запахи. Вот, например, этот, в зелененьком флакончике… Я отлил, кинул на щеки, завинтил… И вышел из ванной.

Гага, со слегка опухшими после сна, полуоткрытыми губками, с красноватыми вытаращенными глазками, стоял в дверях кухни, сдирая жестяную нашлепку с баночки пива. Я впервые в эту нашу встречу разглядел его, так сказать, без бутафории – он был такой же тоненький, в такой же белой футболочке и шортиках, как в пионерском лагере, где мы познакомились почти четверть века назад. Но тут был не лагерь – за окном был совершенно другой пейзаж: соседний дом уходил вдаль и ввысь широкими террасами, заросшими кустами, деревьями, гирляндами цветов.

– Так… – поводя тоненьким синеватым носиком, проговорил Гага. – Мазался, падла, моей «Кельнской водой»?

– А ты что, предпочел бы запах родного «Тройного»? – поинтересовался я.

Улыбаясь, мы смотрели друг на друга. Вдруг он быстро приложил палец к губам. Из спальни вышла Рената в махровом халате и, сдержанно поклонившись мне, не глядя на Гагулю, прошла в ванную.