— Стуканул кое-кто. Кто видел меня с косяком. Ёлка, не хочешь признаться?

13. Глава 13

До меня не сразу доходит, что сказал Леша. Я еще какие-то мгновения спокойно сижу в звенящей тишине, но когда на меня разом оборачиваются абсолютно все, к лицу мгновенно приливает кровь.

— Чего? — еле слышно шевелю губами. — Лех, ты о чем?

С ужасом смотрю, как такое знакомое и доброе лицо Потапова искажается в презрительной гримасе.

— А я о том, Дашуль! О том! — не говорит, а выплевывает. Я не узнаю его. — Хорошо посидели, а?!

По кабинету бегут взволнованно-возмущенные шепотки, но я легко различаю в них свое имя.

— Ёлка? Да ладно?

— Одуван?

— Дашка? Реально слила?

На меня смотрят сейчас абсолютно все, чувствую, как пялится сидящая рядом Мякишева, вижу прищуренные, полные ненависти глаза Потапова, у Мишки Уварова челюсть вот-вот отвалится.

Свят. По его лицу я ничего не могу прочесть, но безошибочно ощущаю волны ярости, исходящие от Брина.

— Я… я…не…, — язык не слушается. Поворачиваюсь к Лизке, как будто она за меня может сказать, но Мякишева сама в полном ауте. Смотрит на меня так, словно не я это.

— Так, спокойно всем, — вмешивается Шацкая, и я судорожно вздыхаю, надеясь хоть как-то успокоиться. Но в горле пересохло, я вся горю, сглотнуть толком и то не могу. И воды нет, то есть она есть, но в кулере в конце коридора. А я сижу, как прибитая, пошевелиться не могу.

— Чего спокойно? Чего спокойно? — орет Уваров. — У нас игра на носу! А Потапа слили! Марика, ты же не дура, вроде, должна по…

— Захлопнись, — негромко роняет Свят, и у Мишки будто звук отключают. — Извинись перед Марикой. Уж она точно ничего не сделала.

Вроде, и не сказал ничего такого, но в кабинете будто на пару градусов стало холоднее, даже мне уже не так жарко.

— Мар, ну… это… ты…, — Уваров, у которого обычно язык как помело, еле выдавливает из себя покаянные слова, но Марика его даже не слышит.

Бросает на меня быстрый взгляд и отворачивается.

— Че, реально, Дашка — крыса? — тихо, но очень отчетливо произносит Римма Закирова. — Наш божий одуван?

— Ну, видимо, не такой уж и божий…

— И не одуван.

Слова, как отравленные стрелы. Они летят в меня, безошибочно попадая в цель. Больно ранят, но я даже не пытаюсь увернуться от них. Пускай говорят, что думают. Я ничего не делала. Никого не предавала.

— Эй, народ! Это же Ёлка! Вы о чем вообще? Какая крыса?!

От возмущений Тима на душе становится чуть легче. Как хорошо, что он не поверил. Но так и должно быть, он меня лучше всех знает. Все-таки столько лет дружили, если бы он меня предал, я бы не пережила.

— А такая! — выдает Потапов и тяжелым взглядом припечатывает Тима. — Настоящая крыса наша Дашуля. Никто не знал. Только она.

Ливенский растерянно оборачивается ко мне, приподнимает чуть подбородок, всегда так делает, когда ждет помощи.

— Да что знала-то? — беспомощно смотрю на Леху. В горле уже слезы стоят, вот-вот разревусь. — Я не понимаю. Какой косяк? Я никому ничего не говорила!

Потапов отворачивает голову в сторону, он не верит мне. Как такое вообще возможно?! Неужели он реально мог подумать, что я его сдала? Да, курил, это плохо, никто не спорит, но чтобы от игры отстранять!

— Потап, объясни уже. — Брин как коршун над нами, вот-вот заклюет добычу. — Ваши интимные с Ёлкой гляделки немного затянулись.

Как можно так говорить, что сразу себя чувствуешь грязной? Меня даже от “крысы” так не выворачивало.

— Да че объяснять? Мы с пацанами в баре косяк скрутили, а тут божий одуван. Ну, и к нам подсела, поболтали, потом по домам. А вчера кто-то слил, что я… ну… балуюсь.