– Я не знаю, кто всё это записал, а тетради я нашёл.

Причём он не стал уточнять, где и при каких обстоятельствах это произошло. И поняв всю серьёзность Моргенштерна, юноша не стал задавать следующих вопросов. И сказал с вежливой улыбкой.

– Ну что ж, я видел то, зачем сюда явился, теперь мне нужно время всё обдумать.

– А чего там обдумывать? – без всякого энтузиазма заявляет Фридрих Моисеевич. – Тут, думай не думай, а если у вас нет хорошего специалиста, так и думать особо не о чем. Пока кто-то не растолкует про что это всё, – он стучит пальцем по тетрадям, – ни о чем можно и не думать. А нормальных учёных в Кобринском нет, это факт. Вернее, они есть, но все они сидят на цепях в подвалах у мамы, и вряд ли кто-то из них увидит дневной свет, когда-нибудь.

– А может быть, тетради эти, удастся показать в других местах, – предложил Свиньин. В общем-то он был согласен с хозяином дома. Но искал какой-то выход. – Уверен я, что в городах больших, специалиста отыскать возможно. Вы думали когда-нибудь об этом?

– Думал, – заявляете Фридрих Моисеевич. И повторяет, чуть сдвинув шляпу на затылок и почёсывая лоб. – Думал. А ещё я думал, что если тетради эти окажутся тем… Ну… Имеют ту ценность на которою я рассчитываю, то в том большом городе, куда я сними приеду… Я просто исчезну.

Теперь шиноби молчит. А что тут можно сказать? В словах Моргенштерна безусловно есть смысл, есть понимание ситуации. Одинокий человек, не являющийся членом какого-либо сплочённого городского коллектива, и при этом обременённый значимыми ценностями, в городе долго не продержится. Скорее всего он исчезнет раз и навсегда в районе какого-нибудь распределителя городской клоаки. И можно, конечно, сказать Моргенштерну: да не нужно волноваться, я обеспечу вам безопасность. Всё будет хорошо, и вы получите кучу денег, если согласитесь прихватить тетради и поехать со мной. Вот только Моргенштерн скорее всего понимал, что именно эти фразы про гарантии, про полную безопасность и главное про скорое богатство слышали те самые люди, чьими телами потом забиваются стоки городской канализации. А тут, в Кобринском, под крылышком у службы безопасности мамаши Эндельман, за крепкой дверь и не менее крепкими ставнями, этот странный человек мог чувствовать себя в относительной безопасности.

– Возможно правы вы, – соглашается юноша и встаёт. – Теперь же мне пора. Пойду, но за посольскими делами, я о тетрадях забывать не буду. – Свиньин поклонился и надел свою шляпу.

– Ну-ну, – напутствовал его Моргенштерн. – Думайте, думайте, может придумаете что-нибудь. – И увидав, что и Левитан встаёт со своего места, он говорит ему. – А ты, парнокопытное, что, тоже что ли уходишь?

– А что мне тут делать? – Пробурчал доносчик. Но как-то без особой уверенности в голосе.

И тогда Моргенштерн взял со стола бутылку водки за горлышко и потряс её, явно показывая собеседнику: ну, гляди. Видишь, что у меня есть? Видишь? И в ёмкости от этой тряски жидкость начала весело плескаться, чем сильно смутила и без того не очень-то решительного доносчика. А к этому хозяин дома ещё и бросил в виде последнего козыря:

– И змея у меня уже сварилась.

И тогда Левитан произнёс твёрдо:

– Имей ввиду, из блюдца я больше лакать не буду, я тебе не кот

какой-нибудь облезлый.

– Не будешь, не будешь, – сразу согласился Моргенштерн, но улыбался он при этом весьма зловеще и добавлял. – Какой-же ты кот, ты совсем не кот. Вообще не кот и не облезлый даже.

После этого, доносчик глядит на юношу и сообщает ему:

– Я, наверное, тут останусь, видите, друг просит посидеть, поговорить хочет. А я его в одиночестве оставить не могу.