— Это красивое место, — произнёс Форстер задумчиво, — уверен, вам там понравится.

— Сильно в этом сомневаюсь.

— Разве вы были там? — казалось, ответ Габриэль его задел.

— Нет.

— Тогда с чего такой вывод? Может, стоит сначала всё увидеть своими глазами, прежде чем отвечать столь категорично? Трамантия — очень красивая страна…

— А что мне может там понравиться? — прервала его Габриэль. — Ах да, вы же из Трамантии, а значит, там всё мёдом помазано. Как известно — всякий кулик хвалит своё болото.

— Так это из-за меня? Вы заочно не любите Трамантию лишь потому, что я оттуда родом? — усмехнулся Форстер. — Думаете, что она населена дикарями гроу, которые ходят в овечьих шкурах? Пфф! Синьорина Миранди! Какая ограниченность…

— Из-за вас? Пфф! Какая самонадеянность! — парировала она едко. — Вы считаете, что так много значите для меня, что я только на основании моей неприязни к вам стану плохо думать о целой стране?

— По мне, так это очевидно. У вас вон даже руки дрожат, — он красноречиво посмотрел на её пальцы сжимающие чашку, — и вы возражаете мне лишь потому, что хотите быть против. Против чего угодно, лишь бы против меня.

Она поставила чашку, которая и правда норовила выскочить из рук, и ответила жёстко:

— Против вас? Вы слишком высокого мнения о себе, мессир Форстер. Я сказала, что мне там не понравится лишь потому, что вынуждена ехать туда в силу обстоятельств, а вовсе не по собственному желанию. И такое принуждение, как и любое принуждение, само по себе мне противно. Какими бы вкусными ни были конфеты, когда вас заставляют есть их насильно, вы перестаёте их любить. И я бы предпочла вернуться в Кастиеру, чтобы провести лето в тех местах, которые я люблю, чем тащиться через полмира, искать новых впечатлений в совершенно чужой для меня стране! Даже если там «горы, озёра, луга и самый вкусный в мире сыр…»! — процитировала она слова отца.

Мессир Форстер встал, и Габриэль тоже вскочила. В какое-то мгновенье она даже испугалась своей дерзости. Эти горцы, они такие обидчивые, когда речь заходит об их родине…

И вообще, что на неё нашло? Почему она всякий раз взрывается, стоит только этому Форстеру начать подтрунивать над ней. А ведь его всё это просто забавляет — это же видно по его лицу! Ей бы просто промолчать, отделаться незначительной вежливой фразой, похвалить эту треклятую Трамантию, попросить рассказать о ней, задать вопросы о погоде и природе — ведь именно так нужно вести вежливую светскую беседу…

Но нет! Когда дело касается этого гроу, она почему-то перестаёт себя контролировать, её так и тянет ему возражать. И да, он прав, что ей хочется быть против… Против чего угодно, что он говорит.

— Что же, похоже, синьор Миранди задерживается, а у меня в городе ещё остались дела. Может, я встречу его по дороге, — Форстер одёрнул рукава сюртука, — а сейчас я вынужден откланяться. Передайте синьору Миранди книгу и скажите, что это подарок, возвращать её не нужно. Вы проводите меня?

Он направился к выходу, взял с комода шляпу, помедлил немного, а затем повернулся к Габриэль и произнёс тихо, очевидно, чтобы их не услышала Кармэла:

— Послушайте, Габриэль… Учитывая тот факт, что мы с вами, может быть, никогда больше не увидимся… могу ли я задать вам один вопрос? И получить честный ответ, разумеется?

Они стояли в самом в конце коридора, в сумраке, разделённые прямоугольником света из открытой двери в спальню синьора Миранди. И эта уединённость, полумрак, тихий голос Форстера и какое-то странное выражение лица внезапно заставили Габриэль смутиться. Не просто смутиться — такие моменты её откровенно пугали и она не знала в чём причина этого страха. И сердце забилось где-то в горле, и похолодели руки, и, судя по интонации его голоса, вопрос, который он собирается задать, будет точно за гранью допустимого в светской беседе. А они здесь одни…