– Рота, подъем! – во всю силу легких гаркнул дядя Юра над ухом онемевшего от красоты Макса. Он вздрогнул всем телом, рука незнакомки дернулась…

– Вот козлина, – раздался сверху прокуренный сип. – Опять приперся с утра пораньше?

– Да пошел ты на хрен, старый пень.

Макс с испугом глянул на Прапора, однако веселый Юрий Владимирович, наслаждаясь густой руганью, двинулся по проходу, хватая спящих за голые ноги и встряхивая.

– Подъем, голуби мои расписные!

– Сам ты голубь, урод!

– Отстань, дебила кусок!

– Подъем, подъем, алкоголики, наркоманы, тунеядцы!

Впереди вынырнул из отсека помятый Славик, глядя на вошедших узкими глазками в обрамлении темных рун. Дядя Юра ускорился, ткнул Славика под ребра, ловко скрутил и потащил впереди себя. Хлопнула дверь, и они вывалились в тамбур. Макс рванул следом.

Что там Дикий Прапор опять затеял? Стоило поторопиться, пока друганы Вячеслава ничего не поняли. А то могут быть проблемы; как бы чего не случилось. Макс толкнул дверь.

– Мы вас, сук, от котла отлучим. Ты чего творишь? – разъяренный дядя Юра прижал Славика к стенке. Качок, на полголовы выше деда, вскинулся… но Прапор вновь встряхнул его. Ярость старика была неподдельной.

– Знаешь, за сколько вагон выгорает? Полностью, дотла сгорает? К ебеням, вместе со всеми спящими пьяными уродами внутри?

Дядя Юра зло сплюнул на пол и отошел, отпустив парня и вдарив от злости по двери.

– Ублюдки. Хрен с ним, сами сгорите – так весь состав подпалите!

– Да понял я, понял, – проворчал ошалевший Славик. – Чего бычить-то?

– Бычить?! – вновь взвился Юрий. – Бычить?! Семь! Семь минут, млять, и всё! Никто не выберется. Только что были – молодые все, сисястые, жопастые… Бухали, радовались. А потом один мудак с сигаретой уснул – и звиздец! Тринадцать трупов! Ты хоть один обгорелый труп в жизни видел, молокосос? Закоптелые, только зубы торчат… – злой Прапор широко ощерился.

Славика проняло. Страдальческое похмельное выражение мигом слетело с лица. Он поджал губы и поднял руки, выставив ладони перед собой. Из-под ворота белой майки на шею выползла змея-татуировка с распахнутой пастью.

– Всё. Осознал, каюсь. Теперь из моих никто не курит в вагоне.

Юрий посмотрел на собеседника и вдруг тихим тоном протянул.

– Слава… Я тебя очень прошу… Придите уже, млять, в чувство… Мы ж ничего об этих местах не знаем. Это чужой мир; долбоебам тут не место!..

– Да понял я, дед. Понял.

По-видимому, слова Юрия Владимировича и вправду возымели действие. «Банда расписных», по выражению Сергеича, вскоре появилась в столовке в полном составе. Молчаливые, сосредоточенные. Кое-кто даже буркнул повару на раздаче «спасибо».

Молочная сладкая лапша на завтрак пошла на ура – вчерашний удой речной коровы не пропал.

«Молоко жирнющее, сливки —во!» – шепнул Максу довольный как слон Сергеич, оттопырив большой палец.

Позавтракав, все потянулись наружу – на построение. У пропаданцев уже стали устанавливаться некоторые традиции. Впрочем, на сей раз Юрий обошелся без нотаций – ему хватило недавней перепалки в прокуренном тамбуре.

Макс забрал выделенный ему отряд и теперь стоял на краю луга, оглядывая свое неказистое воинство.

– Повезло тебе, Максимка, – чуть слышно шепнул Семен Михайлович, опираясь на лопату. Самый старый главдед, как и обещал, определил себя в помощники к Максу. Закатав рукава рубахи до локтей и нацепив на голову смешную панамку, он оценил внешний вид ребят. – Геймеры нам, прости, Господи, достались. А не эти, татуированные… – старик мотнул головой в сторону железнодорожной насыпи. Под бдительным присмотром Юрия Владимировича расписные вытаскивали из леса вывернутые с корнем неистовыми горбачами молодые деревца. Кто-то вбивал в землю жердины, используя вместо кувалды камень, кто-то укладывал между стойками стволы.