Ладно, завтра, может, загляну сюда на всенощную. Ну, и в воскресенье, само собой.

Можно, наверное, разжалобить сторожей и напроситься на ночлег, но мне почему-то этого не хотелось. Никаких рациональных причин не было, но всё же я побрёл дальше, оставив за спиной площадь.

Дальше обнаружился пустырь.

Наверное, когда-то здесь нашкодил пожар. Буйным розовым цветом полыхали заросли иван-чая, местами попадались гнилые, покрытые, точно зелёной шерстью, мхом брёвна, и конечно же, неистребимые крапивные джунгли без конца и края. То и дело встречались груды мусора. Под ногами поблёскивали хищными острыми гранями бутылочные осколки, и будь я босиком, кончилась бы эта прогулка весьма плачевно. Впрочем, даже и в обуви как бы во что не вляпаться. Судя по монотонному гудению отъевшихся туземных мух, здесь найдётся немало сомнительных мест.

Где-то вдали слышались детские вопли. Там, видимо, гоняли мяч, и как всегда бывает в таких случаях, эмоции перехлёстывали через край. Мне бы вот тоже сбросить лет этак пятнадцать – и туда, в гущу футбольной битвы, и обязательно чтобы разбитая коленка, можно и нос, всё равно потом мама, жалобно ругаясь, мазала бы йодом – зелёнку она не признавала.

Ладно, на всё Божья воля. В конце концов, я давно уже научился держать себя в руках. Хотя порой это бывало так трудно…

От грустных мыслей меня отвлекло чьё-то шебуршание в зарослях бузины. Слышался оттуда негромкий разговор, смех. Вылетел по крутой параболе окурок, мелькнул рыжеватым фильтром и шлёпнулся в чудом не высохшую лужу, зашипел рассерженным котом. Вот промахнись этот, из кустов, угоди он своим недогрызенным бычком в сухую траву – и пожалуйста, готово дело, заполыхало бы…

Пойти, что ли, познакомиться? Может, насчёт жилья чего посоветуют? Не стоять же тут столбом среди бурьяна и обгоревших балок?

Я раздвинул ветви и обнаружил разместившуюся на травке компанию. Трое мужичков лет пожалуй что за пятьдесят, не бродяжьего, но довольно потрёпанного вида. Перед ними имела место расстеленная газета с неприхотливой закусью – огурцы, несколько недозрелых помидоров, ломтики сала, нарезанный крупными ломтями ноздреватый чёрный хлеб, разумеется, толстый пучок зелёного лука – куда же без него? Над всем этим делом возвышалась прозрачная литровая бутыль самого распространенного напитка. И судя по оттопыренным карманам мужичков, одиночество ей не грозило.

– Здорово, отцы, – кашлянул я, привлекая к себе внимание. – Вы чего ж это окурками пуляетесь? Как я понимаю, один пожар тут уже был, не многовато ли?

Меня заметили.

– Здорово, сынок, – усмехнулся лысый дядька с дочерна загорелой физиономией, обнажая в ухмылке гнилые зубы. – Ты, часом не из пожарной инспекции будешь?

– Не, мужик, обижаешь. Это так, к слову. – Уточнять, из какой я инспекции, пока не стоило.

– За державу, значит, обидно… Ну-ну. Чего-то мне личность твоя незнакома. Ты с химзавода, что ли?

– Не, я приезжий. Тут такое дело… – вполне натурально замялся я, соображая, как бы понежнее подрулить к вопросу жилья.

– О делах, знаешь, давай после, – отозвался дядька. – Садись-ка лучше с нами. Потребляешь? – кивнул он на бутыль.

– Можно, если по чуть-чуть. – Пить в такую жару, понятное дело, смертоубийство, но отказ снизил бы мои шансы до нуля. А вечер всё же скоро перейдёт в ночь…

– Само собой, по чуть-чуть, – хитровато подмигнув, согласился мужик. – Мы тут, главное дело, только сели. Меня Фёдором звать. Фёдор Никитич, стало быть.

– Алексей, – коротко представился я, присаживаясь к газете. Остальные двое сотрапезников отозвались: