Я повернула ключ в замке. Заперто было на два оборота. Лоу протиснулся вперед, словно от этого что-то зависело. Он скользнул в темный, остывший дом и принялся искать выключатель. Я представила себе, как Коринна сейчас выйдет из ванной в халате и с бокалом, улыбнется, и мы сразу почувствуем себя идиотами. Под ногами поскрипывал паркет. Когда Коринна сделала ремонт, дом эпохи грюндерства[7] утратил тяжеловесность. Светлые цвета, тщательно подобранная мебель в стиле классического модерна, ничего лишнего. Много пространства и воздуха. Но я все равно не переставала задаваться вопросом, есть ли здесь место для мужчины. Секрет хороших отношений, заявила однажды Коринна, в отдельных квартирах.

На стенах висели изысканные работы Коринны. Здесь, вдали от городской суеты, она занялась рисованием. Мандалы, лабиринты. Симметрия, прямые линии. Я пыталась найти хоть какую-то подсказку. Что-то, что объяснило бы ее уход. Белый кашемировый пуловер, небрежно брошенный на диван, открытый фотоальбом. На странице черно-белый снимок: безголовый манекен в смокинге. Словно пустая человеческая оболочка. Это была книга The Americans ее любимого фотохудожника Роберта Франка. Коринна часто бывала в США, а друзья из Нью-Йорка прилетали к ней на дни рождения через Атлантику. Шумные вечеринки, сотни гостей со всего мира. Сейчас в доме стояла тишина, словно на списанном атлантическом пароходе, покинутом пассажирами. Я всегда чувствовала некий разрыв между личностью Коринны и ее светской жизнью: если Лоу был отшельником, который не может оставаться один, то Коринна – общественным животным, не желавшим ни от кого зависеть. Семидесятый день рождения стал для нее поворотной точкой. Она вообще-то понимала, что люди, привыкшие суетиться вокруг нее, разочаровываются, узнав, что им, в сущности, очень легко найти замену. Но о том, что с ней тоже может произойти нечто подобное, ей удавалось не думать. Я хотела помочь ей, но не знала как. Мне тогда пришла в голову мысль, которая сейчас подтвердилась: все считали, что хорошо знают Коринну, потому что она была такой самобытной, но никто не знал ее по-настоящему. По правде говоря, Коринну и не интересовало, знают ее или нет. Она была яркой и заметной, не прилагая никаких усилий, поэтому оставляла в тени многих звезд, у которых брала интервью. Камера останавливалась на ее лице, даже если она «просто слушала», и это лицо было интереснее, чем заурядные мысли, которыми делились гости ее программы. Наблюдать за невысказанными мыслями Коринны было увлекательнее. Долгое время это служило основой ее успеха, а потом стало причиной замены. Виноват был не возраст, а интеллект. У преемницы, с которой Коринна никогда не хотела говорить, было все, чего недоставало Коринне: невыразительная болтушка, забавная, но постоянно заискивавшая, пытавшаяся острить, увлеченная только собой. Но в основе стиля лежит манера держаться, а в основе манеры держаться – опыт. Манера держаться и достоинство – не одно и то же, как многие полагают. Достоинством может обладать кто угодно.

Мы обшарили кухню. Мусорное ведро пустое, холодильник заполнен наполовину, овощи заплесневели. Внезапный телефонный звонок вырвал меня из раздумий. Звонили на стационарный телефон. Кто может звонить так поздно? Вдруг она? Вдруг она знает, что мы здесь?

– Алло.

В трубке слышалось чье-то дыхание. Затем старческий женский голос спросил:

– Это кто?

– А это кто? – поинтересовалась я в ответ.

– Моя фамилия Киршнер. Живу рядом. Я увидела свет…

– А, понятно. Я дочь Коринны.