Как я на берег высаживался – это отдельная песня: вплавь, а вещи – в резиновом надувном мешке. Как был, голый и мокрый, – сразу бегом в лес. Там костерок запалил, обсушился, переоделся. Вот представь: я в своем цивильном парижском пиджаке, в матросских штанах, в брезентовых сапогах с вещевым мешком. На себе браунинг, часы, французский паспорт и двести франков денег. И один золотой русский полуимпериал – на счастье носил. Нож складной и спички непромокаемые капитан мне дал. Советских денег – ни рубля. Документов – никаких, ну ни единой бумажки. Еды мне капитан выделил четыре банки мясных консервов с бобами, да сухарей. Кот наплакал!

– Перво-наперво я, как огляделся, часы завёл: обратно надо было непременно к сроку вернуться. А с картой мне крупно повезло. Подфартило. Можно сказать, карта пришла, – рассказчик замолчал, явно предвкушая вопрос, и в конце концов дождался своего.

– Как это – «карта пришла»? – через полминуты подал голос капитан.

Рассказчик с готовностью пояснил:

– Пассажиры наши комплект карт Петербургской губернии при себе имели. Так они те листы, на которых Петроград и то, что севернее, с собой взяли, а листы, на которых юг, на яхте бросили. Видать, не хотели лишнего на себе тащить, я так понимаю. Так я те листы и подобрал. Слава Богу, листы с южным берегом залива на ней оказались. Я в прежнее время дальше Петергофа в этих краях и не бывал, и то всё по железной дороге. Но ничего, видать, дома и стены помогают. По азимуту ходить я ещё в юнкерском научился, и почти в этих же местах – под Красным Селом – практиковался. Маршрут проложил по карте до самой Вырицы, листы гармошкой сложил. По часам и по солнцу сориентировался и прямиком через лес пошёл по азимуту. На Копорье вышел, пошёл по селу. Сперва боязно было за свой нелепый наряд, а потом как пригляделся, в чём мужики теперь ходят, так сразу осмелел. Кто в чём! Смеси военного, цивильного и мужичьего самые невероятные. Вписался я в общую картину неожиданно для себя. На дорогу вышел – дальше просто шагай себе да шагай. Тут главное – ноги не сбить. Мужики с телегой попадутся – прошусь на телегу проехать. Не быстрее, чем пешком, но ноги сберегаются. И подремать можно. От Сиверской до Вырицы так и проехал на перекладных. Ночевал в лесу у костра. Ел там же один раз в день на ночь: банку на костре разогрею, а днём только сухарь погрызу. Потом тем же манером обратно.

– А сокровища-то, как нашёл?

– Тут, Федя, ничего интересного. Нашёл по приметам сосну, на ней дупло. Вытащил из дупла ридикюль, проверил, что там драгоценности, и сразу потопал назад. По дороге зашёл в одну сельскую церковь, вознес молитву Николе Угоднику и свой счастливый полуимпериал пожертвовал.

– А как обратно на яхту попал?

– Тут, конечно, не по себе мне было. Добрался я того места, где высаживался, в срок, не опоздал. Залёг у кромки леса за кустами и наблюдаю за морем. Чуть какое судно покажется, у меня сердце ёкает: он или не он. Несколько раз так было. Было ещё: люди в фуражках по берегу проходили. Но, однако ж, дождался я. Не подвёл капитан. Как яхта подходить к берегу стала, я быстро разделся, всё в мешок резиновый покидал, мешок надул – и бегом в воду. Капитан мне конец кинул и вытянул меня на палубу. С берега, вроде, нам что-то кричали, но мы полным ходом в море рванули. Я потом полные сутки проспал, а капитан за меня все вахты стоял.

В Руане уже, когда нам прощаться пора, капитан мне деньги суёт: жалование, говорит, матросу полагается. Мне неловко было, однако ж, взял я свое жалование. А ему в благодарность я на прощание ещё мотор вычистил и смазал. И воду выкачал из трюма. И ещё раз палубу надраил. И медяшки надраил до солнечного блеска. Вот.