– Да кое-какие документы, оставшиеся от отца, – пробормотал Артем, явно не желая посвящать Ледникова в курс своих дел.

Он нервно перетряхивал бумаги и папки, а Ледников, глядя на него, совершенно отчетливо понял, что он ищет. Записи о деле Ампилогова. Но ему-то они зачем? Что-то вокруг этих записей какое-то непонятное напряжение нагнетается… Ведь и Андрей, когда они возились с мебелью, сказал, что его уже несколько дней достают непонятные люди и просят продать архивы Николая Николаевича, которые им вдруг позарез понадобились. Причем достают с маниакальной настойчивостью, переходя чуть ли не на угрозы. И сам собой возникает вопрос: архивы вообще или тетрадь с записями об убийстве Ампилогова конкретно?

– Может, помочь? – спросил Ледников.

Артем только рукой махнул – не мешай.

[6]

Виктория Алексеевна и Андрей накрывали на стол. Это было то привычное занятие, которое с особой ясностью вспоминаешь всякий раз, когда вдруг понимаешь, что по какой-то причине – будь то болезнь, несчастье или удар судьбы – жизнь переменилась и уже никогда не будет такой, как прежде. И уже никогда не повторится вот это – самое обычное и привычное. Просто – такого уже не будет. Никогда. И эта вроде бы мелкая и смешная утрата почему-то символизирует собой всю необратимость и безжалостность происшедшего.

Тут как раз и вошла Лена. Она была ровесницей Артема и единственной дочерью в семье старожилов дачного поселка Гараниных. Они с Артемом вместе росли, и всем было известно, что они влюблены друг в друга, что все идет к неминуемой свадьбе, но потом все как-то распалось, растворилось, исчезло, и Лена вышла замуж за какого-то, как говорили, отпрыска очень богатого банкира. Так что в последние годы она на даче практически не бывала. Во всяком случае, Виктория Алексеевна не видела ее уже несколько лет.

Лена всегда была очень привлекательна и уверена в себе, но в ее манере говорить, держать себя, как показалось Виктории Алексеевне во время последней встречи, проглядывало какое-то разочарование. Сама же она после истории с Артемом всегда испытывала в присутствии Лены некоторую неловкость. Хотя она-то в чем была виновата перед ней?

– Здравствуйте, Виктория Алексеевна, – негромко сказала Лена, почему-то остановившись в дверях, словно не решаясь войти.

– Боже мой, Леночка! Сколько лет! Здравствуйте, дорогая… – Виктория Алексеевна опять почувствовала себя в чем-то виноватой перед ней. – Вы такая красавица!

Лена, наконец, решилась войти в комнату, Виктория Алексеевна обняла ее и поцеловала. На глазах у нее были слезы. Лена была из той прежней жизни, в которой у нее были свой дом и семья.

Андрей, воспользовавшись суматохой, быстро налил себе рюмку и выпил. Потом он мягко отстранил мать от Лены и тоже полез целоваться. Ему вдруг захотелось подурачиться, поприкалываться, чего уже давно с ним не случалось.

– Маман, дай-кось и я поприветствую прелестную соседку, приложусь маненько от всей души…

Лена и не думала сопротивляться.

– Мать, какая женщина, а? – принялся за спектакль Андрей. – Слушай, Ленка, да на тебя жутко смотреть! Опасно! Сразу мысли в голове – нехорошие. Сколько утрат! Мимо сколького прошел я мимо, не понимая, не замечая…

– Отпусти девушку! – нарочито строго сказала Виктория Алексеевна.

На самом деле она страшно любила сына вот таким, веселым и бесшабашным, потому что в Андрее было несомненное актерское дарование, и даже дурацкие и незамысловатые шуточки в его исполнении выглядели чрезвычайно привлекательно. И сейчас она была готова подыграть ему, понимая, что сын пытается хоть на минуту сбросить напряжение и страхи, владевшие им последнее время.