Дом бабушки располагался сейчас совсем в другом месте. Ближе к центру города, если судить по тому месту, где я оказалась при перемещении, и предположить, что там стоит мой дом, отстроенный после войны. Маленький, низенький домик, неприглядный и словно вросший в землю, окруженный покосившимся заборчиком, не привлек внимания немцев, и на постой у нее никто не остался. В доме явно обитал призванный дух-хранитель, способный уберечь хозяйское имущество и саму Софьяру от бомбежек и ненужного внимания. Стоит такой почти развалившийся сарай-мазанка, ну и пусть. Кому нужен он, если вокруг добротные дома пустуют – живи не хочу! 

Три небольших комнатки, кухня с печкой, маленькая банька, пристроенная к дому со стороны огорода, колодец, погреб и хлев с животиной – вот и все богатство. Ну и еще десяток деревьев и кустарников у дома. Сейчас их голые ветви отталкивали, но весной и летом от них будет хорошая тень и урожай.

- Заходи, – втянула меня к себе Софьяра, распрямляясь, и спокойно принялась говорить. – Места у меня немного, но есть два погреба, забитые едой и охраняемые сама понимаешь кем. Это позволяет не голодать и помогать другим, менее везучим и запасливым. У нас до войны было огромное хозяйство. Свиней держали, коров, птицу, даже двух лошадей. Но с первыми боевыми действиями, когда мужиков стали призывать на фронт, папа перебил почти всех животных, разломал большой амбар и большую часть пристроек на дрова. Он так хотел нас с мамой обезопасить – нет богатства, так и не нужны мы немцам. Взять-то с нас нечего, выходит. Соседям глаза отвели вовремя, вот и не пришли к нам с поборами ради общего блага. Дом замаскирован до окончания войны, а на самом деле, он большой у нас был и добротный.

Софьяра разделась сама и размотала меня до нормального вида, оставив на мне пару халатов и брюки. Она прошла к неприметной двери, ведущей в баню, и открыв ее, успокоила своих жильцов:

- Я вернулась и привела знакомую. Вместе работали в больнице раньше. Только ей не так повезло, как мне, – горестно вздохнув по моей тяжелой жизни, она продолжила уже более весело, – ее можете не бояться, она точно вся наша.

Отступив, Софьяра помогла выйти троим мужикам. Хотя, сейчас они едва дотягивали по массе до подростков. Нескладные, худые и сгорбленные от боли, одетые в теплые вещи, они все еще мерзли. Мы довели их в соседнюю комнату до кроватей и укрыли одеялами.

- Отдыхайте, милые, сейчас погрею еду, покормлю и осмотрю вас, дам лекарства.

 Девушку они провожали взглядами, полными благодарности, и непривычной мне тишиной. Вот именно их молчаливость и угнетала. Словно боялись они себя выдать голосом, даже в безопасном доме.

Собрав все мои одежды, Софьяра сложила из них целую гору, внимательно ее рассматривая. Она понятливо отнеслась к моему маскараду, порадовалась продовольствию и обилию ткани.

- Мы одежду сейчас в баню отнесем, там у меня еще один дух, он вычистит все. Будет у тебя одежда свежая, почти как новая. А часть юбок я, с твоего разрешения, пущу на бинты. Эти уже почти в порядке, но они точно не последние. Как смогу найти золота, опять пойду выкупать солдат. Вот тогда и пригодится все твое «приданое».

Нахмурившись, внутри она едва не дрожала от негодования и обиды, разрывающей душу. Возможно, сейчас она вспоминала, насколько много там еще остается пленных, до которых так просто не добраться. Пленных, никому в лагере не важных и не нужных, обреченных на голодные муки или смерть от пули.

- У меня есть золото, – вытащив из уже снятого с меня пальто платочек, я положила его перед моей бабушкой, разрешая решать ей самой, как им распоряжаться.