Лось уже в полусотне метров, но каждый новый его прыжок все слабее, все неувереннее… Наконец при попытке перепрыгнуть еловый ствол, припорошенный снегом, ноги лося подломились, и он тяжело завалился на бок.

Выудив из футляра еще одну стрелу и уперевшись ногой в стремя, взвел оружие. Сбросил вниз с помоста снегоступы, закинул за спину и закрепил арбалет и торопливо, насколько позволял мой неуклюжий зимний наряд, спустился вниз. Под деревом я провалился в снег почти по пояс, но быстро выбрался и уже вскоре бодро шагал по сугробам в сторону своей добычи.

Сохатый был жив, но тубарин[5] уже разошелся по его организму – даже веки зверя были неподвижны, хотя мышцы ног еще подрагивали. Тщательно прицелившись, я выстрелил ему за ухо.

Теперь задача мне предстояла едва ли не более сложная, чем собственно охота. Времени до того момента, как мутноватые сумерки сменятся настоящей ночной темнотой, оставалось всего ничего, а тушу «прибрать» надо обязательно – все чаще в наших краях стали замечать волков и, что еще хуже, стаи одичавших собак. Оттого и арбалет использовал, а не карабин. Экономические причины – дело тоже важное, но учиться добывать зверя, не производя шума, тоже надо. Понятно, что утянуть в одиночку всю добычу я не смогу, но есть и у нас смекалка…

«Вот это, пожалуй, подойдет», – осмотрев деревья, росшие вокруг, я выбрал подходящее. Сняв висевший на поясе солидный моток альпинистской «статики», я принялся обвязывать заднюю часть туши. Закончив с веревками, достал небольшое брезентовое полотнище и расстелил его метрах в полутора от туши – кидать в снег инструмент совсем не дело! Снял с пояса топорик. Кромсать, что называется, по живому – это для настоящего охотника не совсем правильно, но шкура, рога и прочие второстепенные трофеи меня заботят в последнюю очередь. Сейчас главное – свежее мясо. Отточенный до остроты бритвы топорик глубоко входит в тушу разваливая мышцы и перерубая сухожилия. Работать приходилось осторожно, стараясь не перемазаться в крови – заляпаешься, потом она задубеет на морозе, и не только одежку хрен отстираешь, но и подвижность может снизиться.

«Так, теперь аккуратнее – не хватало еще выщербить лезвие о кости!» – отложив топор и достав нож, перешел к более тонким методам. Спустя пару минут я снова взялся за топор. Тщательно прицеливаясь, тремя ударами перерубил позвоночник, развалив тушу сохатого почти пополам.

Дальше сложнее – перевернуть лося, чтобы добраться до его правого бока, я не могу, но где наша не пропадала?

Я срубил тоненькую елочку и, очистив ее от веток, поддомкратил заднюю часть туши. Так удобнее. Еще десять минут – и лось разрублен надвое. Взопрел я изрядно, даже парку пришлось расстегнуть, чтобы немного остыть, а ведь это только начало! Я даже пожалел, что пошел на охоту один, но тут уж ничего не попишешь – у Виталика дела в городе, Вован вместе с Андрюхой сторожат женщин, а остальные наши мужики на охоте только помехой бы были – все как один интеллигенты в надцатом поколении. Перевоспитывать их еще ох как долго придется!

Даже Валера, бывший кандидат химических наук и заядлый турист-байдарочник, пока в дело не очень гож. Лагерь разбить и еды на костре из консервов приготовить – это одно, а вот «зверушку беззащитную» завалить и разделать пока не способен. Мандражит. Даже во время стычки с «деревенскими», когда стрелял, то я заметил, что он глаза закрывает и палит в белый свет как в копеечку. За что потом пистон ему вставил знатный. Война, она, падла такая, слишком много разом поменяла, чтобы мы могли позволить себе с противниками миндальничать.