Во всех последующих официальных решениях по результатам этой поездки было сказано, что нужно принимать меры по обеспечению экологической безопасности. А затем мы укрепили эти решения документами Совета безопасности. В результате эти скважины с радиоактивным рассолом укрепили и огородили. Правда, потом эти радиоактивные трубы куда-то растащили дачники. Обычный бардак…
Еще одна история с Ельциным. По предложению министра иностранных дел Козырева Ельцин назначил меня председателем Правительственной комиссии по затоплению радиоактивных отходов в морях, окружающих Российскую Федерацию.
То ли МИД должен был что-то предпринять к годовщине Лондонской конвенции, то ли уже просочились сведения, что СССР затопил огромное количество радиоактивных отходов… Но вот была создана комиссия, в которую вошли представители Военно-морского флота, Минатома и все, кто был связан с радиоактивными отходами. Мы направили запросы во все ведомства с требованием представить данные о том, где, когда и сколько радиоактивных веществ захоронено.
Поскольку запрос шел от правительства, мы все обобщили и сделали доклад о том, где какие подводные лодки и реакторы лежат. В комиссии у нас был один представитель Курчатовского института, очень крупный атомщик. Я, как советник президента и председатель комиссии, вызвал его и говорю: надо посчитать общую активность. Мне было ясно, что в одном месте – две баржи, в другом – три подводные лодки, в третьем – 17 тысяч контейнеров. А сколько это все в кюри? Я спрашиваю: «Вы можете это сделать?» Ну, говорит, да, приблизительно. Я говорю: «Все, идите в мою комнату отдыха, я закрываю вас на ключ, когда посчитаете, постучите». Он вышел часа через три.
Президент Борис Ельцин:
«И что мне с этой книгой делать?»
Рисунок Олега Зотова, Мурманск
У нас получился очень внятный доклад, показывающий, какое количество радиоактивности лежит в Японском море, какое – в Карском море, какое – на Новой Земле. Прихожу с этим к Ельцину и говорю: «Борис Николаевич, вот смотрите, вот доклад, вот результаты. И у меня просьба к вам – давайте откроем это все. Зачем России секретить то, к чему мы не имеем отношения? Это было советское время, холодная война, мы к этому не имеем отношения, у нашей свободной демократической России нет обязательств хранить это все в секрете – зачем это делать? Давайте обратимся к другим странам, чтобы они тоже рассекретили свои данные». Ельцин дал добро. И тогда в предисловии к этому докладу я написал, что мы обращаемся к правительствам всех стран, мы представляем им наш первый опыт и просим всех других сделать такие же сообщения.
И такие же данные были открыты другими государствами.
Тогда же я пришел к руководителю Администрации президента Сергею Александровичу Филатову и сказал: «Ельцин разрешил это все открыть, я прошу вас – давайте сейчас опубликуем наш доклад». Он меня только спросил: «Сколько экземпляров?» Я говорю: «Пятьсот. Двести экземпляров по посольствам разошлем, сто – в библиотеки, остальное раздадим». И через два дня на ротапринте все это было сделано. Мы назвали наше издание Белой книгой. Белая книга, потому что сто штук были сделаны в белой обложке. Остальные – в красной. У меня даже осталась парочка Белых книг.
Конечно, эта книга, размноженная на ротапринте, не была настоящей публикацией. Но ее мгновенно перевели на английский язык в США. А потом, лет через семь или восемь, мне написал редактор американского журнала Marine pollution с предложением написать статью по материалам Белой книги в их журнал, чтобы была хотя бы какая-то официальная публикация этих данных. Я написал статью, поставив в соавторы всех, с кем мы готовили доклад.