После выхода работы по белухе мне тоже настало время решать, чем заниматься дальше. Я интуитивно чувствовал, что работа с Клейненбергом – это замечательно, это очень надежная основа. Он меня защищал от всего. Я за его спиной мог делать все, что хотел. Не скажу, что я был карьеристом. Но мне хотелось все время что-то делать, я был активный. Было логично заняться другими видами морских млекопитающих.

Были организованы экспедиции в разные места, где шел промысел, где можно зверей не только в море в бинокль увидеть, но и пощупать. По белухе мы вместе с Бельковичем ездили на промысел на Шантарские острова. Был и промысел моржей на Чукотке. Но там зверей не только били, но и разделывали сразу и съедали или закладывали в ямы. Там не было возможности спокойно несколько часов заниматься со зверем. Но мы были молодые, активные, и никаких препятствий не существовало.

Моржи в некоторых местах на Чукотке собираются на лежбища. Лежбища располагаются на удобных местах, обычно на песчаных косах. На них выходят тысячи моржей и неделями там находятся. Они иногда уходят в море, питаются, потом идут обратно. Лежбища бывают самцовые, бывают самочьи. Напитались они, жирные, отдыхают и общаются.

Раньше там такая была охота – она запрещена сейчас, – когда к моржам люди подходят с пиками и начинают их просто колоть на берегу. Моржи в испуге уходят, хотя они могли бы броситься на людей и смести их своими тушами. Но моржи боятся и уходят в море, давя друг друга. И так их промышляли: кого пикой заколют, кого давлеными берут. При мне такого промысла уже не было, а лежбище было известно.

Меня забросили на лежбище – на косу. Я подобрался к моржам, чтобы не пугать их, и затаился. Сейчас трудно восстановить, каким образом пришла мне в голову идея провести несколько дней с моржами на лежбище, но меня одного завезли на косу, я подобрался к лежбищу на расстояние 300 метров, сделал в песке окоп и пробыл там дня два. У меня был фотоаппарат.

В те годы мы использовали фотоаппараты «Зенит» или «Зоркий». Был у нас и киноаппарат. После войны были огромные склады военного имущества, которое распродавалось учреждениям. И мы купили там «кинопулемет». На каждом истребителе, на каждом самолете стояла камера, и летчик, нажимая на гашетку пулемета, одновременно включал камеру. Так было положено у военных, чтобы знать, кого летчик убил, какой самолет подбил. И вот с этим кинопулеметом я тоже работал.

Но на моржовом лежбище у меня был только фотоаппарат. Я был им, можно сказать, вооружен. Это было незабываемо: часами смотреть за перемещениями на лежбище. Такие часы и минуты наблюдения один на один с природой – это не только вдохновение, единение с природой получается, а какое-то более глубокое понимание ее. Оно на всю жизнь потом остается. Может быть, поэтому зоологи и ботаники и общаются со своими листочками и цветочками, отсюда происходит понимание единства живого, понимание необходимости бережного отношения к живому. Мы едины, и, черт возьми, значит, нельзя зверствовать и убивать без причины.

Еще мы работали на зверобойном промысле на Белом море. Выходили на ледоколе «Красин» из Мурманска. Перед выходом была авиаразведка: где, в каком месте находятся залежки тюленей, где они рожают на Белом море. Недавно, несколько лет назад, я снова был на залежках, но уже как турист.

Сейчас организованы туристические поездки на залежки тюленей, которые оказались выгоднее, чем промысловая добыча. Это приносит больше прибыли, занимает больше людей и не убивает тюленей. Этот туристический бизнес фактически дал новую жизнь деревне, которая спивалась, которая не знала, что делать. Сейчас люди получили постоянный поток туристов и доходы. Это не просто устойчивое, а экологически устойчивое развитие.