Согласитесь, когда все свои подростковые годы живёшь едва ли не впроголодь, подобные подачки, что кидаются сейчас, воспринимаются, по меньшей мере, с подозрением. Не говоря о том, что на подсознательном уровне упрямо ждёшь подвоха.

Мало ли что. Вдруг тебя одним прекрасным днём обломают и пинком вышибут обратно в разваливающуюся пустую хрущёвку? Такое ведь возможно, а значит, надо заранее быть готовой.

Так что, подобно запасливому хомячку, я пока тихонечко собираюсь себе подушку безопасности. Тайком в норку всё тащу, откладывая на потенциально возможный чёрный день: подаренные украшения, дорогие шмотки, выдающиеся мне деньжата...

— Аврора, — чашка с разочарованным стуком касается блюдца, и на меня вскидываются укоряющие глаза-льдинки. Чёрт, аж прям до мурашек пробирает, настолько у них похожий взгляд. — Это твой дом. Всегда им был.

— О, да. Жаль, что почти восемнадцать лет я была не в курсе. Это бы значительно упростило моё существование.

Высокий, коренастый мужчина с всё больше и больше становящимися заметными возрастными залысинами открывает было рот, чтобы сказать то, что я и без него прекрасно знаю, но передумывает. Тоже понимает, что нет смысла повторяться.

— Аврора, я правда очень хочу, чтобы у нас что-то получилось, но если ты и дальше будешь меня отталкивать, ничего не выйдет.

— А надо ли? Отец был мне нужен первые лет так десять. Потом необходимость в нём отпала.

Сколько мук совести в этих нахмурившихся бровях. Понимаю, что для него эта тема болезненная, но... А для меня разве нет?

— Ты ведь знаешь, что от меня это никак не зависело. Твоя мама...

— Мама всего лишь вычеркнула тебя из свидетельства о рождении. Ты же вычеркнул нас из своего мира. На долгие-долгие годы, не вспоминая в принципе о том, что где-то по миру могут бродить твои шустрые сперматозоиды.

— Аврора...

— Что, Аврора? Ты бы и не чухнулся, если бы не пришлось оформлять опекунство, так что давай не будем сейчас разводить эти сопли про отцов и детей, — резко встаю, скрипя ножками стула, хватая тарелку и сок. — Я доем у себя. Спасибо за компанию, Борис.

— Папа.

— Право таковым называться ещё надо заслужить, — холодно бросаю и поднимаюсь обратно наверх, запираясь.

Вот поэтому я и стараюсь как можно реже здесь бывать. Уж лучше в провонявшей хлоркой общаге тухнуть, чем каждый раз мусолить одно и тоже.

Надеюсь, сегодня успею вернуться туда до отбоя. Правда для этого придётся побыстрее разделаться с первым "заданием".

***

Взяла, взяла, и... да, тоже взяла.

Застёгиваю все внутренние молнии в рюкзаке, "зачпокиваю" все кнопки, вешаю тонкую лямку с металлической вставкой на плечо и, глянув напоследок а высокое зеркало, чтобы удостовериться, что я если не само совершенство, то близка к цели, выхожу из спальни.

Во всём доме, как в лакшери морге — красиво, но неуютно и безмолвно. По основному коридору на постоянке приглушённо горят споты, от чего кажется, что на улице уже давно кромешная ночь, хотя на деле нет ещё и десяти.

Замерев на лестнице, прислушиваюсь, но не улавливаю ни звука. Моих шагов и то почти не слышно благодаря мягкому ковровому покрытию.

Не, ну точно как в морге. И так же стерильно, проходящая несколько раз в неделю уборщица это обеспечивает.

Мда. Вот вы мне скажите: зачем вообще такие хоромы, в которых можно заблудиться, если живёшь один? Ради понтов? Или это отголоски несбывшейся мечты о большой и шумной семье?

Не знаю, да и знать не хочу. В данном случае мне это богемное отшельничество только на руку. Смогу проскользнуть незаметно.

— Далеко собралась?