В квартире дышится легче теперь.

А когда приезжает врач с медсестрой, и делают несколько уколов, оставляют кучу инструкций, чем девчонку надо лечить и как потом выхаживать, потому что “явно ослаблена”, она тоже начинает дышать. Не трясется больше, не горит и даже пытается очнуться.

Пою ее водой, впихиваю таблетки, раз пытается.

Снова переодеваю - не смотреть трудно, но я справляюсь. Абстрагируюсь от голого тела и торчащих ребер. А потом разогреваю бульон и ложечку за ложечкой вливаю в нее половину чашки. Надеясь, во-первых, что ей достаточно фигово, чтобы об этом не помнить. А, во-вторых, что я и сам про это забуду. Что какого-то хрена не вызвал сиделку, а занимаюсь ею лично.

15. Вита

Это как похмелье, только намного хуже.

Когда похмелье - хочется, чтобы сдох тот, кто наливал тебе. А сейчас - самой сдохнуть.

Я и подыхаю. В полном одиночестве.

Некому помочь, некому сделать мне что-то горячее, что так просит раздираемое горло, некому всунуть в меня таблетки. И сил на это нет почти. Как и врача вызвать - или что там делают в таком случае? Я ведь даже не знаю, куда звонить.

Мне всегда нравилась шутка о том, что люди не падают с круглой земли, потому что прикреплены к поликлиникам.

А я упала.

И бесконечно лечу в бездну.

Сознание ускользает от меня. В какой-то мере это благо. Там, в бессознательном, не так хреново. Пусть и поджидают мои голодные демоны, которых я раньше успешно стравливала между собой. Кажется, они договорились - и все на меня накидываются.

Я выныриваю то в пекло, то в ледяную пустошь. Когда выныриваю удачно - пытаюсь что-то попить. Когда неудачно - даже не дотягиваюсь до таблеток “от всего”. Иногда мне кажется, что наступило просветление, и я надеюсь дозвониться кому-то. Тому же Славику. Иногда - что все, это конец.

А потом как-то внезапно становится легче.

Я думаю, что болезнь отступила.

А оказывается, что это Баринов не отступил.

Когда я уже достаточно вменяема, чтобы полноценно открыть глаза и осмотреться, и даже открыть рот - потому что меня кормят - я вижу отмытую до блеска квартиру, кучу каких-то препаратов и взрослую женщину в белом халатике. Не ангела.

Она строго смотрит на меня и уговаривает:

- Еще немного съешьте, и я от вас отстану.

Потом выясняется, что провалялась я в таком ужасном состоянии вовсе не вечность, а всего несколько дней. И когда меня нашел “ваш опекун, то сразу вызвал врача и сиделку”. И вот эта женщина здесь со мной живет можно сказать. Хлопочет. Убирается. Готовит. Встречает врача каждый день. Уколы мне колет и даже капельницы ставит.

“Все-все оплачено, вы что, какие деньги? И нет, я не могу сейчас уйти, даже если вы прогоните. Вы слишком слабы…”

Я действительно так слаба, что даже прогнать ее не могу.

Или позвонить “опекуну” - устроить очередной скандал.

Или взбеситься от того, что в мою жизнь снова так нагло влезли.

Я вдруг понимаю, что и правда могла не выжить. Помереть в одиночестве от простого бронхита и ангины. Мой организм, с которым много чего происходило последнее время, просто не выдержал. И ночной прогулки. И стресса, который ему предшествовал.

Сломался.

И если бы барин не обеспокоился тем, чтобы его починить, мог и не восстановиться…

Я, наверное, впервые задумываюсь, какого хрена я творю. Гроблю себя.

Чего так постепенно, если мне так хочется сдохнуть? В городе много чудесных высотных зданий. Вопрос будет решен гораздо быстрее и не так болезненно. Без всякой бездны.

А если я хочу выжить…

Так чего я делаю в таком случае?

Я не звоню барину. Ну, наорать там. Или сказать спасибо. Моя благодарность тоже не будет искренной. Слишком много всего уже между нами. Пустоты, например. Да пропасть между нами! Мы две паралельные прямые, которые никогда не должны были пересечься. И то, что пересеклись, это временно.