– Кто? – Костик испугался, что Ирочка тронулась умом.

– Бог. Глядит на меня, словно пытается от чего-то предостеречь. Но ведь этого не может быть, правда?

Ирина дрожащими руками наполнила рюмку.

– Ирочка, – Костик попытался задержать ее руку. Она резко ударила его по ладони.

– Завтра выходной, у меня в запасе еще один день. Не мешай мне.

– Ирина, но ты же понимаешь, что так не решают проблемы. Как ничего не решают. Все это чревато очень большими и необратимыми последствиями.

– Хватит меня учить, – закричала Ирина, – давай вали отсюда. Без тебя знаю, что мне делать. И не забудь дверь за собой захлопнуть. Моралист.

Костик смотрел на перекошенное от злости Ирочкино лицо, некрасиво кривившийся большой рот, на трясущиеся руки, пьяные, полубезумные глаза, и ему стало страшно. Страшно за Ирочку, за ее будущее. Он понимал, что Ирочка нуждается в помощи не меньше этого Васильева. Но как помочь ей, когда она отвергает любые его попытки, не знал.

Медленно поднявшись, опустив плечи, Костик шаркающей походкой направился к выходу. В дверях обернулся.

– Ты не пей больше, я тебя очень прошу. Я зайду завтра. И вот еще что… поговори с Ним. С Богом… поговори…

Костик знал, что когда на Ирину наваливалась ее болезнь, она только пила, почти ничего не ела. Быстро пьянела, слабела и чувствовала себя ужасно.

Ирина, не глядя на него, наливала себе следующую рюмку.

…Дверь за Костиком давно захлопнулась, а Ирина все сидела за столом. Одна бутылка уже закончилась. Хорошо, что она предусмотрительно взяла несколько.

Она пила, не закусывая, и слезы катились из глаз, не переставая. Ирочка не вытирала их, а просто сидела, бездумно уставившись в стену, и тянула одну рюмку за другой. В голове не рождалось никаких мыслей, абсолютная пустота, только перед глазами стоял Васильев. Она ясно видела худое изможденное лицо соседа, запавшие, лихорадочно блестевшие глаза, слегка подрагивающие руки.

Ирочка с трудом добралась до кровати, не раздеваясь, рухнула на подушки лицом вниз и тут же забылась тяжелым сном.

Утро началось для Ирочки ужасно. Впрочем, как обычно после вечерней попойки. Она проснулась рано, за незадернутыми занавесками еще стояла плотная тьма. По стеклам шуршал снег. Ирина с трудом оторвала голову от подушки и тут же откинулась обратно. Ее мутило. Дурнота наплывала, не желая отпускать. Кроме того, ее преследовало невыносимое чувство вины, стыда, жалости к себе. Ко, о чем она не могла думать вчера, вдруг навалилось на нее навязчивыми мыслями, которые без конца крутились в голове: «Я поссорилась с Павлом», «Я наорала на Костика и даже выгнала его вон», «Я опять напилась».

Ирочка застонала. Надо было встать, принять душ, позвонить Костику, но тело налилось такой тяжестью, что она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.

Она открыла глаза и тут же зажмурилась: глазам было больно смотреть даже в темноте. Осторожно приподнявшись, Ирочка нащупала на полке картонку и поднесла к лицу. Он смотрел на нее, и вся земная любовь отражалась во взгляде Господа.

– Но как такое возможно? – прошептала Ирочка изумленно. – Это же просто бумага. И за что меня любить? За что? – стон сорвался с ее губ. А Господь продолжал взирать на нее с теплотой и мягкостью.

Ирочка пролежала еще около часа, борясь со страстным желанием выпить и прекратить эти мучения. Кажется, вчера она предусмотрительно оставила немного водки в бутылке.

– Скажи, Господи, ты можешь помочь мне? Хотя зачем мне помогать. У меня все хорошо, – голос Ирины дрожал от закипающих слез, – я снова обрела счастье, любовь. Не надо мне помощи.