После Андрея у неё больше не было мужчин. Прошло три года, сны с каждым днём становились всё кошмарнее и реалистичнее. А о личной жизни она совсем перестала мечтать… до недавнего времени.
Ей вообще перестали нравиться мужчины. Впрочем, они её тоже всё так же не замечали. А если и замечали, то встретившись с ней взглядом, реагировали одинаково – брезгливо кривились. Мирослава окончательно убедилась, что природа наделила её отталкивающей внешностью, и никакие уверения родных больше не могли её убедить в обратном. Но следить она за собой не перестала. Замухрышкой ходить не собиралась, ведь красивой нужно быть ради себя, а не для других.
И она бы и дальше жила спокойно борясь со своими кошмарами, вот только встреча с Алексеем Берковым всё перевернула в её душе вверх дном.
– Лет двенадцать-тринадцать назад умерла лежачая женщина, которая приходилась тебе родственницей, – заговорила тем временем знахарка, вырывая её из воспоминаний, потом пристально посмотрела на Мирославу.
Смирнова утвердительно кивнула. Да, её бабушка умерла тринадцать лет назад. И да, она была лежачей. Перенесла три инсульта, и после третьего практически не вставала с постели.
– Вспомни, что ты делала в день её смерти, – потребовала от неё Лариса Павловна. – Очень детально вспомни всё – это важно, так как именно она забрала твою женскую судьбу.
Мирослава не поверила, но задумалась. Тот день она совсем не помнила. Только смутные детали.
Была пятница. Несмотря на то, что на улице уже властвовала осень, было довольно тепло... На выходные приехала сестра. Вечером прибежал дядя и сказал, что бабушке плохо. Все, кроме Мирославы, ушли туда. А потом и за ней вернулся отчим, позвал с собой, сказав, что бабушка умерла. Мирослава сорвалась с места и побежала туда, предварительно закрыв дом на ключ.
У бабушки во дворе стояли дядька и отчим, курили. Она отчётливо помнила, что глянула на них недовольно и поинтересовалась, где мама и сестра. Оказалось, что мама уехала за фельдшером – ещё надеялась спасти бабушку, а старшая сестрёнка осталась в доме. Мирослава бросилась в дом, крикнув, что мужчины – идиоты.
На кровати безжизненно лежала бабушка, а сестра стояла на коленях перед её постелью. И столько ужаса было в её глазах, что Мирославе захотелось прибить этих неженок-мужиков на месте. Это ж додуматься надо было, пугливую и ранимую Еву оставить одну с бабушкой!
В тот момент бабушка всем телом вздрогнула и открыла глаза. Миг. И вновь она лежала бездыханным телом, а Ева, заикаясь, выдохнула:
– Она уже так третий раз, – и дрожащей рукой закрыла бабушке глаза.
Мирослава схватила старшую сестру за подмышки и, заставив подняться на ноги, посадила на стул. Сама подошла к бабушке, проверила пульс, которого, естественно, не было.
Кажется, даже хотела накапать сестре успокоительного, но тут послышался жалобный крик их матери. Вздрогнули обе. Рыдающая мама вошла в комнату. Следом за ней фельдшер и соседка, которая потом отказалась обмывать бабушку. Мама, злая на брата и супруга, выгнала их и соседку. Незачем мешать, раз и помогать никто не хочет. Дочерям сказала, что они сами будут обмывать бабушку. Одна ей помогает, другая полы в доме моет. Ева должна была мыть полы, а Мирославу в итоге послали за одеждой бабушке. Новый костюм: длинная юбка и блузка, - лежали на сохранении в семье Смирновых. Однако в тот момент Мирослава воспротивилась словам матери, и, заметив, что та больше не обращает на них внимания, сказала Еве идти за вещами. А сама принялась мыть пол.
Именно это всё Смирнова и рассказала знахарке. А потом и добавила, что помогала ещё матери омывать бабушку, и, естественно, ту воду она вылила не на рассвете, как этого требовали обычаи, а сразу после мытья, то есть глубокой ночью.