В этот раз капец по-кошачьи.

– Сделай одолжение, помолчи, – перебиваю хмуро. – И улыбайся, если умеешь. Потому что, когда ты рухнешь в обморок и кто-то ломанётся тебя спасать, всю нашу конспирацию разоблачат в два счёта.

– Специалист, – с презрительным фырком.

– Уж побольше тебя.

Да потому что бесит!

– Серьёзно? – глубоко вдыхает она, готовясь выдыхать ядом. – Больше меня? Да что ты знаешь о…

Сжимаю пальцы, и Полякова затыкается. Вот бы её хватило минут хотя бы на десять.

– Уже уходите? – улыбается ресепшен.

– Погуляем, посмотрим город, – ей в тон.

Делаю два шага, а потом оборачиваюсь.

– И, Анастасия, не надо уборки, у нас там… – бросаю прищуренный взгляд из арсенала Кота на Полякову, та отворачивается. – Сюрприз.

– Конечно, как скажете.

Вот бы и Полякова так отвечала. Но нет, эта зараза собиралась выдернуть руку, как только мы вышли за дверь гостиницы. Почти зелёная, с набрякшим рукавом, но гордая. Женщина, блин, из русских селений.

– Камеры, – поясняю и также за руку веду на парковку.

– Воскресенский, ты идиот, – больше по инерции огрызается она. – Зачем тебе парковка? Мы приехали на такси.

Вопрос из разряда «всё, что вы скажете, будет использоваться против вас».

– Побежишь на своих двоих?

Хуже всего, что апгрейд ретранслятора я ещё не тестил даже виртуально, не говоря о реале. А прошлый открывал едва ли каждую третью тачку.

– Святой глюк, ты ещё и угонщик! – закатывает она глаза, когда средненький Хёндай всё же щёлкает замками.

– Я ещё и вышивать могу. И на машинке тоже, – фыркаю, укладываю её назад.

Ради разнообразия без споров и ехидства. Хотя есть вероятность, что болевой синдром Полякову всё-таки нагнал, заметно понижая градус язвительности.

– Мой любимый мультик, – слабо улыбается она, ложится на сидение и, похоже, вырубается.

Хотя не должна бы. Чёрт.

Самое время свалить и привести её руку хоть в относительный порядок. Так что ускоряюсь, сажусь за руль и вылетаю с парковки в сторону однушки, которую меньше всего собирался использовать таким способом.

Очухиваться выходит больно. Хотя, скорее, неприятно. И звездец удивительно. Особенно когда осознаю себя в кровати под пледом, а не на прокуренной обивке заднего сиденья.

По привычке опираюсь на руки, чтобы подтянуться и от резкой боли заваливаюсь направо, едва не шандарахнувшись с кровати. Вот был бы цирк.

– Что? – врывается в комнату взъерошенный, с футболкой не на ту сторону Воскресенский. – Где болит?

И в два счёта я поднята на подушки, накормлена каким-то обезболом и осмотрена во всех местах. Собственно, для последнего много ума не надо, раз этот гений умудрился меня раздеть и перевязать.

– Просто скажи, что ты догадался промыть рану, – со вздохом.

Понимая, что вряд ли, раз он даже еду себе не в состоянии погреть. Видела я, как Воскресенский на второй день нашего знакомства стоял перед микроволновкой и тупо тыкал все кнопки подряд.

– Издеваешься? – хмурится он и садится на край кровати, подогнув под себя ногу.

– Да если бы. Так промыл?

Потому что от этого зависит моё здоровье и заработок, правая рука у меня всё-таки ведущая.

И по взгляду вижу, как ему хочется меня послать, но мгновение и вместо эмоции остаётся безграничный океан вины. За что – будем разбираться потом.

– Трижды. Перекисью, если тебе интересно. Кровь, грязь и остатки рукава из раны тоже достал и на входе, и на выходе. Заодно залил зелёнкой и закрыл антисептической повязкой. А это антибиотик, – гений кивнул на тумбу, где лежал блистер от проглоченной мной таблетки. – И, если тебе опять же интересно, обезболивающее и противовоспалительное я воткнул тебе уколом.