Ради Степана ветераны движения даже пошли на нарушение устава, по которому в организацию принимали только с двадцатиоднолетнего возраста. Недостающий год простили, невелик грех. Тем более лишний «штык» делу не помеха. Хотя уже тогда заглянувший в «ранец солдата» Петро Балей заметил, что Бандера даже «на пороге двадцатого года жизни вслух мечтал стать гетманом».

Путь к «престолу» был непрост, но энергичный молодой человек успешно осваивал нормы политической жизни. Он понял, как важно примелькаться, что нужно почаще бывать на виду, не пропускать ни одного многолюдного звучного мероприятия. Бандера принимает участие в конференции ОУН в Праге, затем в Берлине и Данциге. «Кроме того, – скромно уточнял он, – на узких конференциях-встречах я несколько раз имел возможность говорить о революционно-освободительной деятельности Организации с Проводником УВО-ОУН сл. п. полк. Евгеном Коновальцем и с его ближайшими соратниками…»

Он успешно сдавал «зачёты» по распространению нелегальной литературы. Большая часть националистической прессы издавалась на польских территориях. Бандера отвечал за надёжность доставки тиражей печатной продукции, а также за организацию их нелегального распространения. За «почтальонами» охотились. Уже сам факт обнаружения «Украинского националиста» или «Сурм» («Трубы») был основанием для задержания любителя опасного чтива и сурового его наказания.

Матрицы «Бюллетеня Краевой Экзекутивы[1] ОУН на ЗУНР» и «Юнака» («Юноши») тайно изготовлялись во

Львове, потом всевозможными путями переправлялись на конспиративные «хаты»-типографии, регулярно менявшие свои адреса. На пограничных пунктах удалось «прикормить» несколько точек, через которые кипы газет, листовок и брошюр мощным потоком шли на Гуцульщину, Волынь и в другие регионы. Отрабатывались и запасные маршруты – через морской порт «вольного города» Данцига, через Литву, которая не испытывала тёплых чувств к полякам, превратившим древнюю столицу Вильнюс в Вильно, прокладывались скрытые тропы и по белорусским лесам.

В обусловленное время в нужных местах появлялись окружные курьеры, которые передавали литературу уездным вестовым. Польская полиция с ног сбилась, пытаясь разобраться в запутанной сети распространителей. Проводились массовые облавы, аресты «вслепую», устанавливалась слежка, однако улов, как правило, был скуден.

Несколько раз в облавы попадал и Бандера. Но вид невзрачного, худощавого студентика был настолько безобиден, а поведение предельно корректно, что «полициянты», продержав его для острастки день-другой в кутузке, отпускали с миром на все четыре стороны.

Как бы ни стремились усердные летописцы обнаруживать благородные рыцарские черты в пионерах мировых революционных движений, никто не в силах замолчать тот факт, что при становлении любой оппозиционной политической силы каждая из них неизбежно переживает полукриминальный лихой период «первоначального накопления капитала», иными словами – «экспроприаций».

Участившиеся нападения на банки, почтовые отделения, инкассаторские подводы и железнодорожные спец-вагоны полицейские сперва списывали на не в меру расшалившихся разбойничков с кривыми ножами и лишь позже стали связывать с «политиками». Ещё бы, ведь только в один из дней боевики ОУН удачно провернули сразу несколько операций – напали на почтовые транспорты под Перемышлем и в Коломые и одновременно ограбили банк в Бориславе.

Но вот в невзрачном Городке Ягеллонском осенью 1932 года налёт на почтовое отделение не удался, хотя рассчитывали сорвать немалый куш для оуновского общака. К участию в «мероприятии» было привлечено двенадцать боевиков. У каждого была своя роль. Главные оставались за Дмитром Данилишиным и Василем Биласом. Они должны были ворваться в помещение, «навести шороху» и быстро собрать злотые. Другие хлопцы обеспечивали безопасный отход добытчиков.