Пить хотелось неимоверно, но брезгливость пока что брала вверх, и я стерпела. На следующее утро у меня свело живот из-за голода, а рот пересох настолько, что губы потрескались, и слюны не хватало даже для того, чтобы их смочить. Плакать от жалости к себе хотелось неимоверно, но слез не было. Потому я только коротко вздрагивала от холода, свернувшись на прелой подстилке из соломы, которая кишела различными жучками. Перспектива быть искусанной уже не пугала, лишь бы просто согреться хоть немного, что на голом камне было сделать невозможно. Через несколько часов, за которые я успела уснуть или просто потерять сознание, очнулась от того, что меня кто-то касается. Открыв глаза, поняла, что это – жирная крыса. Завизжала и подскочила на месте, чем сильнее испугала самого грызуна.

Под конец второго дня в глазах двоилось, желудок нестерпимо болел, сил не было даже отогнать уже трех крыс, которые шныряли вокруг меня, а то и вовсе бегали по безвольно раскинутым ногам… и брезгливость также пропала. Потому жидкость, пахнущая тиной и тухлятиной из грязной кружки казалась мне вкуснейшей колодезной водой, когда я ее с жадностью выпила…

Вскоре меня замутило и бросило в жар, но боялась не отравления, а того, что меня стошнит, и я лишусь даже этой жидкости. Однако скоро прошло даже это. Оставшееся время я решила отвлечься и вновь взяла в руки раскрытую энциклопедию, которую до этого, то начинала изучать, то бросала, понимая, что из-за путающихся мыслей и слабости совершенно не помнила, о чем только что прочла… даже по третьему разу.

Под конец третьего дня среди крыс у меня появилась любимица, самая смелая и наглая, которая мирно спала на моем животе, пригревшись, словно ласковая кошка, пока я погружалась в мир новых для меня рас. Чтиво на удивление сильно увлекло. Наверное, потому что сил ни на что другое у меня просто не было, а отвлечься было нужно.

Я настолько увлеклась, что не услышала чужих шагов. А может их и вовсе не было. Потому едва не закричала, когда услышала негромкий голос, который я сначала приняла за мираж или буйство воображения. Но вскинув взгляд, заметила по другую сторону решетки Доминика, который смотрел на меня со странной смесью досады, любопытства и довольства. Эти эмоции так быстро сменяли друг друга, что казалось, будто его лицо просто свела судорога.

– Я помню, что ты слишком любишь разных шерстяных тварей, но, чтобы хитины… – хихикнул он и в мгновение прекратил, словно этого смешка и не было. – Не страшно? – полюбопытствовал он.

– Я решила пересмотреть свои приоритеты и страхи с недавних пор, – прохрипела из-за сорванных связок и последующего суточного молчания.

– Что же послужило причиной?

– Новые открытия… – отозвалась я, красноречиво посмотрев на беловолосого. Но он иронии не понял и лишь серьезно кивнул.

– Верно, я помню эту энциклопедию, – бросил он взгляд на раскрытую книгу, которую я не изучила и на треть. – Там много любопытных рас. Мне пришлось долго собирать эту коллекцию, – мечтательно и слегка хвастливо заметил высший. – Но оно того стоило. А теперь расскажи, Птаха, что нового ты узнала? – сменив тон на металлический и угрожающий, потребовал Доминик, давая понять, что экзамен у меня принимать сегодня будет он, а не Лирана. Я почти затосковала по ней и ее методам воспитания в тот момент. Но затем решила, что это – подходящий момент, чтобы закончить данный абсурд. Если Доминик окажется недоволен, быть может, это и станет концом моих мучений.

Я говорила… много говорила. На фоне моего истощения, каждое слово казалось мне пыткой, но я все равно говорила, удивляясь тому, как много, на самом деле, успела усвоить. Лишь изредка Доминик задавал наводящие вопросы, на которые я даже смогла ответить, с изумлением и ужасом понимая, что он подбирается к той части, которую я изучить не успела. На фоне моих мучений, страданий, усилий, которые я потратила не только на изучение материала, но и ответы… вдруг стало тошно, что все прекратится вот так. И как только паническая и обидная мысль о несправедливом наказании окончательно сформировалась у меня в голове… беловолосый решил, что на этом достаточно.