— Закрой глаза, — холодный голос, чужой, незнакомый.

Впервые слышу его так отчетливо над самым ухом, до этого был лишь призрачный шепот. Пробирает до мурашек. Его голос, настоящий, не прикрытый маской Андрея, не искаженный помехами. В этот раз никакого маскарада.

— Закрой глаза, — повторяет, требуя, не отпуская ни на миг.

Трясу головой, отчаянно, так словно от этого зависит моя жизнь, словно он пытается заставить меня спрыгнуть со скалы.

— Закрой, —  на самое ухо, вызывая поток мурашек бегущих по шее, голове, рукам.

Дергаюсь в сторону, когда горящей кожи на бедре касается его рука. Сжимает, и медленно движется наверх. Сердце заходится испуганной птичкой от понимания того, что сейчас произойдет. Снова.

Выгибаюсь, пытаясь увернуться от его рук:

— Опять будешь шантажировать сестрой? —  голос звенит, полностью выдавая мое состояние.

— Смысл? —  рука поднимается еще выше, и следом за ней бегут миллионы искр. Низ живота тянет, наполняет болезненной нетерпеливой истомой.

Снова во мне бешеная смесь, выжигающая все на своем пути: ненависть, лютая, страх отчаянный, и животное возбуждение. Это сильнее меня, сильнее жалких попыток к сопротивлению.

В который раз здравый смысл отступает в сторону, обнажая темную сторону, что обычно дремлет, выпуская ее на волю.

Только сегодня все острее пронзительнее, потому что между нами нет прослойки в виде парня сестры. Сегодня все иначе, по живому, без прикрас.

— Закрой! —  давит он, а я сопротивляюсь из последних сил, потому что где-то внутри рождается необъяснимое желание сделать, как он хочет. Зажмуриться и будь, что будет!

Но я не могу! Не верю в происходящее. Инстинкты самосохранения бунтуют, отрезвляя, помогая сохранить осколки здравого смысла. Только не смотря на все мои усилия, глаза закрываются, слипаются, словно их залили клеем.

Не могу открыть, как ни стараюсь.

В какой-то миг прикосновения исчезают. Я остаюсь одна, посреди коридора, с залепленными глазами.

Пытаюсь открыть, тру руками, давлю, царапаю, все бесполезно. Ослепла.

Все, что было до этого —  детский лепет, по сравнению с тем ужасом, что накрыл меня в этот момент. Не в силах открыть глаза, ничего не видя, чувствую себя как беспомощный котенок, только появившийся на свет.

Пытаюсь хоть как-то сориентировать и неровными мелкими шагами двигаюсь в ту сторону, где, по-моему, должен находиться вход в комнату. Выставив перед собой руки, делаю еще один шаг, и еще. Колотит так, что внутренности сводит, скручивает в морской узел. Вздрагиваю, когда пальцы натыкаются на стену. Обретя хоть какую-то опору, чувствуя себя чуть уверенней. Если вообще уместно говорить об уверенности в такой ситуации.

Переставляя ладони по стене, начинаю двигаться в бок, надеясь добраться до убежища, но когда на запястье ложится чужая ладонь, подскакиваю, громко вскрикнув.

Он здесь! Он все еще здесь! Рядом. Смотрит на меня, наблюдает. Играя в свои страшные игры.

— Не тронь меня! —  шепчу, и голос дрожит от накатывающей истерики, — не смей!

— А то, что? Будешь кричать? —  в ненавистном голосе сквозит снисходительная насмешка.

— Не надо! —  отдергиваю руку, когда ведет по коже от запястья и выше.

Не вижу, но чувствую его присутствие каждой клеточкой. Невозможность открыть глаза и осмотреться доводит до истерики, но вместе с тем, делает ощущение присутствия более реальным.

Если не видеть того, что я его не вижу (все, точно схожу с ума), то кажется, что рядом настоящий человек. Мужчина. Я слышу его движения, чувствую дыхание на своей шее, когда подходит сзади, каким-то внутренним чутьем улавливаю его настрой.