Дом бабушка завещала мне и Кире и вот покупатель. Надо ехать.

– Всё, вещи собрал, если что – я на связи. Приеду, позвоню, – отчитываюсь, напяливая в прихожей кроссы.

– Рома, позавтракай хотя бы!

– Не хочу, мам, я перекусил.

– Подожди, я тебе с собой блинчиков положу!

Не отвяжется ведь.

– Жду.

Закидываю чемодан и сумку на заднее сиденье.

– Дозор, дружище, – треплю лохматую голову пса, – не скучай тут. Детей не пугай, родителей охраняй, чужих можно покусать, – последнее шепчу ему на ухо.

Дозор стоит передними лапами у меня на груди. Влажный розовый язык свесил меж клыков, дышит громко, а глаза грустные. Понимает, что друг уезжает.

– Я ненадолго, – обещаю ему.

– Вот, Ромочка, – мама сует в руки тяжеленький пакет.

– Ого! Куда столько?

– Дорога дальняя, пригодится. Тут и термосок с чаем, и блинчики. Бутербродиков еще настрогала.

– Спасибо, мам. Не стоило. Столько кафешек по пути.

– Да что эти кафешки! Одна зараза в них. А тут домашнее, вкусное... – голос вздрагивает. Чуть–чуть и расплачется, будто я на год уезжаю. – Я тете Стюре позвонила, предупредила, что ты приедешь, она порядок там наведет.

– Ага.

Пытаюсь вспомнить тетю Стюру – бесполезно. По рассказам матери она напротив бабушкиного дома живет, приглядывает.

Батя подошел.

– Аккуратнее там, – напутствует.

– Само собой. Ладно, поеду я. Привет всем передавайте!

– Передадим!

До поворота вижу в зеркало заднего вида фигуру матери. Ну вот, расстроилась.

Расстояние в сто пятьдесят километров преодолеваю без проблем. Ловлю кайф от дороги и одиночества, мозг расслаблен.

После указателя на бабушкину деревню начинается форменное безобразие.

Дорогу развезло. Ее и так никогда не асфальтировали, а грейдировали в лучшем случае в прошлой пятилетке. Машина вязнет в грязи, два раза буксовал, но выбрался, третий застрял капитально, пришлось ждать попутный транспорт, чтобы вытащили.

До деревни добираюсь уже затемно. Улицы без освещения, в домах редко где горит свет. Подъезжаю к бабушкиному дому. Фары замирают на зеленых деревянных воротах с нарисованным когда–то мелом номером 16–2. Зеленая краска выцвела и местами облупилась.

Ну вот, Роман Олегович, пристанище твое на недельку–другую. Проходи, обживайся, – поздравляю себя с новосельем.

Глушу машину. Выхожу в темноту, задираю голову к небу. В детстве любил смотреть на звезды. Они здесь как алмазная россыпь на бархате – крупные, яркие, близкие. Сейчас не видно их. Тучи заволокли все до бледного горизонта. Похолодало.

В вырезанное потайное «окошко» в воротах просовываю руку, открываю засов, распахиваю створки. Загоняю машину в ограду. На доме увесистый замок, ключ за ставней. Всегда там висел, сколько себя помню.

В сенцах пахнет плесенью, сыро.

Нащупываю выключатель, щелкаю.

– Да будет свет!

Лампочка советских времен загорелась под потолком. Чистенько, но вот тот запах печеных пирогов, с которым бабушка ассоциировалась, исчез.

После похорон бабы Ани родители иногда приезжали сюда. Я – ни разу.

В доме ничего не изменилось. Все вещи, пожелтевшие фотографии, мебель лежат и висят на своих местах.

Наскоро поужинав бутербродами и остатками чая из термоса, тушу везде свет, падаю в кровать. Устал мертвецки. Тело расслабляется на хрустящей простыне, подушка слегка пахнет стиральным порошком. Взбитое пуховое одеяло укутывает теплым облаком.

Из последних сил пишу смс матери, что доехал.

Проваливаюсь в сон.

Тук–тук–тук.

5. Глава 4. Роман. Тук–тук–тук

Глава 4. Роман. Тук–тук–тук

Тук–тук–тук.

Открываю глаза. Темно. Это что еще за туки такие?

Высунув руку из–под пухового одеяла, тянусь к телефону. Экран показывает 23.00 и тухнет. Я лег час назад и вырубился. Будильник стоит на 6.30 – как на работу, забыл отключить. Ладно, пусть.