8. Глава 7

— Куда мы приехали? — задаю совершенно очевидный вопрос, после тридцати минут проведенным в дороге. И получаю не менее очевидный ответ:

— В стрип-клуб, — Ник помогает слезть с мотоцикла. От непривычно долгой езды и бурного секса, мои ноги превратились в вату, а бедра напоминали о себе тянущей болью. — Хочу продать тебя в сексуальное рабство. Тебя обучат танцам и будут продавать любителям потешить свое самолюбие покупкой красивой девушки.

— Не смешно, — фырчу, поправляя помявшуюся от объятий рубашку. 

— Прогресс, — парень попытался привести в порядок волосы, растрепавшиеся после поездки, и широко улыбнулся, — поняла, что это шутка. 

— Серьезно, мы идем смотреть стриптиз? 

Женский неоновый силуэт рывками изгибается на кроваво алом шесте. 

— Лучше. Мы сами станцуем. 

— Шутишь, — произношу уверенно, но тут же переспрашиваю: — Это же шутка? 

Ник улыбается, неторопливо вытягивает из пачки сигарету и прикуривает, не сводя с меня глаз:

— А ты когда-нибудь бывала в подобном заведении? — интересуется, приподнимая правую бровь. 

— Нет. 

— Зря. Я вполне серьезно, не нужно на меня смотреть, словно я какой-то озабоченный или ты никогда не любовалась чужим телом?  

Я открыла было рот, желая возразить, но тут же его захлопнула. Буквально пару часов назад я с наслаждением наблюдала за движениями и грацией Ника. 

— А сегодня выступает моя племяшка, — произносит гордо. — Мужики от нее с ума сходят. Столики бронируют за месяц. 

— Ты точно извращенец, — произношу, не подумав. Прикуси язык, Аля, дразнить малознакомого человека может быть опасно, как бы не был он обаятелен, а стоя перед заброшенным зданием в промышленной части района — совсем глупо. 

Ник заразительно смеется:

— Во-первых, Элька совершеннолетняя, если ты вдруг подумала, о девочке лет тринадцати. Во-вторых…, а что я тут распинаюсь, пошли, сама все увидишь. 

Он тащит меня к входу, у двери желающих войти не больше десятка. 

— Не знаю, что ждут. Здесь строго по приглашениям, — комментирует Ник. 

— А как же пропустят нас? 

— С радостью и широкой улыбкой, — он швыряет окурок за спину и демонстрируя белые зубы. Парень уверенно ведет к черной железной двери, стучит, сотрясая глухими ударами ладони, и поднимает голову к камере, изредка мигающей красным. Следует щелчок, скрежет, словно петли двери никогда не знали масла.

— Вечер добрый, — отзывается охранник. Широкоплечий, мощный, не такой высокий, как Ник, но, чтобы взглянуть на его безэмоциональное лицо, мне приходится задирать подбородок. — Добро пожаловать, — отступает пропуская. 

— Ну, вот, а ты боялась. Насчет широкой улыбки я, конечно, погорячился. 

Я не слушаю, следую за парнем на звуки музыки и яркий мерцающий свет в конце длинного темного коридора.

Пол тускло подсвечивают старые мерцающие лампы, закрытые в металлические корпуса, но и их света достаточно, чтобы рассмотреть обшарпанные стены с трещинами, выкрашенные в темно-зеленый. С двух сторон изредка зияют черные дыры проходов в какие-то помещения, обдает потоком влажного спертого воздуха, отчего вдоль позвоночника бежит холодок. 

Ника ничего не смущает, с каждым шагом улыбка на его лице делается шире, движения развязнее, он подрагивает в такт ритмичной музыке головой:

— Смотри под ноги, — дергает на себя. 

— Господи, — я вглядываюсь в темноту провала. — Разве можно оставлять дыру в полу? 

— Тут неглубоко, — он отпускает мою руку и шагает в темноту, равняясь со мной ростом. — Но круто же, — стаскивает к себе. 

— Круто переломать ноги? — пытаюсь выбраться, не прося о помощи.