— Ты ударил меня. Ничего не хочешь сказать?

— Иначе ты не перестала бы истерить, — отвечаю я.

— На меня никто никогда в жизни руку не поднимал.

— Да, я не Глеб. Цветочками тебя осыпать не собираюсь и лапшу на уши вешать тоже. Зато затрещину дам, которая, быть может, тебе жизнь спасет.

— Ты отвратителен, ты знаешь? С тобой невозможно разговаривать. Ты груб, невоспитан, жесток!

Она как будто специально нарывается. Забывает, с кем имеет дело. Я хватаю ее за шею, которую переломить легче, чем соломинку, и поднимаю с кресла.

— Ну-ка повтори, — шиплю ей в лицо, злясь из-за отсутствия страха в ее глазах. Она словно умерла сегодня ночью и переродилась. Совсем опустошена. До дна. — У тебя слишком длинный язык. Я ведь отрезать его могу. Нам и немой доктор сойдет. Главное — мозги и руки. Хотя, судя по тому, как вчера откинулся Череп, они у тебя не из того места растут.

— Не запугаешь, — отвечает она хрипло из-за сдавленного горла, кладет ладони на мою руку, но не пытается вырваться из хватки. — Я тебе живая нужна.

Вот сучка! Скалюсь, высмеивая ее смелость, но тут же обламывая мечты:

— У нас была горничная. Та еще сплетница. Три предупреждения. Ровно три. А потом один точный короткий порез. В реке выловили через два месяца. В закрытом гробу хоронили. — Я склоняюсь к этой крошке, которая мне в грудь дышит, и шепчу на ухо: — Я не посмотрел на ее трех малолетних детей. Чистильщикам не ведомо сострадание. Всегда вспоминай это, когда язык чешется.

Она задерживает дыхание, и я на расстоянии слышу, как колотится ее сердце. Вот так-то лучше, детка. Бойся меня и не зли.

Взглядом скольжу по пульсирующей венке на ее шее и вдыхаю сладкий запах, слегка разбавленный запахом краски для волос. Надо купить ей шампунь и гель для душа. Пусть смоет с себя любые следы прошлого и новых изменений.

— Красивая…

— Что? — пищит она.

— Шея у тебя красивая. Не хочется портить.

Я разжимаю руку, заметив синяк на ее челюсти. Все-таки крепко вчера приложил.

— Ты больной…

— Опять начинаешь? — рычу сквозь зубы, схватив ее за руку и дернув на себя. — Я, кажется, тебе все внятно вдолбил.

Она дергает рукой, но напрасно. Нашла, с кем тягаться.

Мой взгляд падает на ее длинные, тонкие пальцы. Вижу помолвочное кольцо с мелким бриллиантом. Очевидно, Глеб раскошелился. Снимаю его, сдавив ей палец чуть ли не до хруста.

— Ты спрашивала, убью ли я тебя, если ты откажешься от сделки? Убью. Глазом не моргнув. Ты продалась мне. Я нашел для тебя выход. Не воспринимай все как должное.

Вышедший из ванной брат замирает на пороге, не упустив шанса подколоть меня:

— Твоя невеста кастрирует тебя, если застукает вас…

9. Глава 8. Цена не вопрос

Ася

Невеста? У этого чурбана есть невеста?!

Я смотрю на него, он — на меня, кажется, не менее удивленно, но также привычно зло.

— Я вас не спалю. — Чеховской проходит мимо нас, привлекая мое внимание татуировкой огня, оплетшей его спину, плечо и шею. Полотенце обернуто на его бедрах так низко, что мне становится стыдно смотреть. Чего не отнять у этих братьев — так это их суперское атлетическое телосложение. Оба следят за собой. — Мой чай готов?

Камиль разжимает свои цепкие пальцы, сдавившие мое запястье, и делает шаг назад. Его глаза черней ночи, как отражение бездны вместо души, замораживают меня на месте. Не пойму, что его взбесило сильнее: я, воспоминание о невесте или повелительный тон Чеховского. Очень надеюсь, что он просто не с той ноги встал. Не хочется думать, что он будет срываться на мне всякий раз, когда кто-то или что-то испортит его и без того бесконечно поганое настроение.