- Живьем!!!! – воеводский голос чудом долетел до Андрея сквозь грохот боя. – Андрюха, живьем бери!!!
Живьем, так живьем. Теснил дородного к борту, выматывал – ведь не первой молодости боец-то, хоть и грозный, умелый. Краем глаза Шумской приметил, что на ладью поскакали уж ратники Демьяна – шли на выручку – и перестал бояться за спину свою. Коли Демка тут, прикроет!
Дородный задышал часто, употел и сдулся. Еще чутка и Андрей стуканул рукоятью меча в висок ворога и тот осел тяжко, привалился к борту ладьи. Шумской добавил для порядку сапогом в голову и огляделся.
Бой затих, только меж лавками весельными ворочались раненые – свои и чужие. На соседних ладьях уж ратники заправляли, лазали по сундукам, прибыток считали. Открыли дверцу клети у днища, вытащили пятерых девок. Косы распущены, рубашонки разодраны, синяки по телам. Насильники не жалели, так-то…
Пока подсчитывали убитых, да раненых, пока распределяли ратников по ладьям – своим и захваченным – уж и дело к вечеру. Воевода сам допрашивал дородного, что проморгался нескоро, и после того, как Еська Сокол воды ему в харю плеснул. Лях крепкий был, но не сдюжил воеводского гнева и поведал – есть еще два отряда и собираются грабить.
Вечером решили ночевать на ладьях, а утром идти малым ходом по Ржавихе до места, где коней оставили. Андрей умылся, поел, что ближник дал, и опрокинулся с глубокий сон, но уж после всех, последним.
Утресь поднялся раньше других – такова доля боярина. Повошкались малое время, расселись по веслам, и отправились восвояси, долг исполнив. Дошли до места, принялись добычу сгружать. Дело долгое… Обоз нагрузили доверху и потянулись к домам, к уделам своим. Дорогой больше молчали – считали потерянных, вспоминали, решали, как семьям сказать. Попробуй-ка объясни вдове, что одна она теперь и ребятишек, что остались после ратника сгинувшего, ей одной тянуть.
- Андрюх, че смурной? Как выехали из Берестова все ухмылялся, а сейчас-то чего? У тебя-то убитыми нет никого. Вон токмо Ферапонтия стрелой под дых стругануло и то налегко.
- Отвяжись ты, докука. Обычный я.
- То-то и смотрю, опять Гарм из тебя вылез. А вроде человеческое проглянуло ненадолго.
Знал Шумской, отчего проглянуло, но думать себе запретил, и знал, что более мыслями своими к рыжей он не обратится.
А ведь ошибся боярин, ох, ошибся… Вечерним привалом, крайним перед Берестовым, уселись вечерять. Солнце только заваливалось, а потому света было в достатке. Андрей присел у телеги обозной, оперся спиной и глаза прикрыл. Через мгновение по доспешному плечу чиркануло что-то, прошлось, будто горохом просыпало. Андрей вскинулся, огляделся и….
Прямо на земле, рядом с ним лежали бусы девичьи серо-зеленого камня, видать из распоротого мешка с пограбленым выскользнули. Вот только пальцем шевельни, и в руке окажутся. Шумской вздрогнул, понял – вот он тот цвет ясный, будто в осеннюю реку весенний листок кинули. Сердце грохнуло о ребра, загорячело, и не понятно – с горя или с радости.
Шумской бусы взял и без раздумий спрятал в свой подсумок. Поднял глаза к вечернему небу и вздохнул глубоко, только сейчас осознав, что будто жил до сего времени в полдыха, смотрел в полглаза, слушал в полуха. А жизнь-то вот она, раскрылась, развернулась и осыпала Андрея яркими всполохами, вернула радость в пустую душу, зауютила бытие.
От автора:
«Пташку выпустил» – Не так давно смотрела передачу, наткнувшись случайно на беседу журналиста и служащего православной церкви, и вот, что узнала – на Руси люди покупали птичек в клетках не только для того, чтобы слушать как они щебечут, не для забавы, а чтобы выпускать их. Священник высказал интересную мысль – вольных людей на Руси почти не было, и вот так, отпуская птиц, сами будто становились свободными. Я не уверена, что это правда, но мысль светлая и добрая. Хочу в это верить!