«Кто сказал, что он голубой? – подумал Алексей. – Он не голубой. Он – сумасшедший! Какие тут жены! Какие дети!» Леонидов почти потерял терпение, когда Лейкин закрепил последнюю ветку в вазе и отошел на пару шагов, потом, окинув нежным взором композицию, произнес:

– Красота, а? Что скажешь?

– А мне? Можно?

– Что можно?

– Чуть-чуть поправить?

– Ну, давай, – слегка опешил Лейкин.

«Ну, не убьет же он меня?» – подумал Леонидов и решительно стал обламывать на одной из веток сучки. С особенным наслаждением тот самый, покрытый лишаем. Ему показалось, что Колька застонал. Алексей меж тем отщипнул с пяток красных ягод и несколькими легкими щелчками порушил все правильные Колькины углы. Раскидал на глазок ветки в вазе и, счастливо улыбнувшись (конец уродству!), отошел от стола:

– Ну, как? Что скажешь?

Выражение Колькиного лица Алексею не понравилось. «За лишайник обиделся», – подумал он. И вдруг услышал:

– Почему опять не я?! А? Ладно, хватит, пойдем чай пить.

Столик был накрыт посреди каменного грота. Алексей долго вертелся в кресле, прежде чем сообразил, чего здесь не хватает. Ведь денег в ремонт вбухано немало. И мебель не дешевая, на заказ. И все коряги расставлены, без сомнения, при помощи той же линейки и транспортира. С соблюдением пропорций и углов. Души нет. Холодно, неуютно и вроде бы даже сыро. Все сделано словно для того, чтобы кому-то что-то доказать. А творчество – это не утверждение собственного «я», а его вечный поиск. Похоже, Лейкин-то заблудился! Дались ему эти углы!

– Вы по-прежнему вдвоем живете с мамой? – спросил Алексей, размешивая сахарный песок в стакане с чаем серебряной ложечкой. Анна Валентиновна гремела кастрюлями за тонкой перегородкой на кухне. Леонидов не исключал, что она подслушивает.

– Да, вдвоем, – кивнул Лейкин.

– Развелся или закоренелый холостяк?

Тот поморщился, но от прямого ответа уклонился:

– Сложный случай.

– Слушай, а у нас в доме двух женщин убили! И обеих за последнюю неделю!

– Да. Я знаю, – Лейкин слегка побледнел.

– Жена сказала, что одна из них в цветочном магазине работала. Не у тебя часом? – постарался добить его Алексей. Лейкин не выдержал:

– Слушай, Леха, у тебя в полиции друзья остались?

– Друзья? Да. А что случилось?

– Оставили бы они меня в покое! – с отчаянием сказал бывший одноклассник. – Ты не знаешь, кому надо дать?

– Что дать?

– Денег, чего ж еще! Я знаю: все берут. А у меня денег много.

– Это вопрос спорный. Не то что у тебя денег много, а что все берут. Я, к примеру, взяток не брал. И не могу порекомендовать тебе людей, которые этим занимаются.

– А что же мне теперь делать?

– Я не понял: ты чего боишься-то?

– Чего боюсь? Да себя я боюсь! Не выдержу, сломаюсь…

– Ты успокойся. Может, пойти и все рассказать?

– Рассказать? Не-ет. Слишком уж это легко. Я даже своему психотерапевту этого не рассказываю. Представляешь, хожу к нему регулярно и вру. Комплексы себе придумываю. Но правду выложить? Не-ет.

– Ты где был в тот вечер? Когда Лилию убили? Не у психотерапевта часом? Тогда у тебя алиби.

– Так ты знаешь, как ее зовут? А ты не врешь мне часом, Леша? Все так же в ментовке служишь? – подозрительно спросил Лейкин.

– Да я же тебе сказал: два года как ушел.

– А откуда ты знаешь подробности обоих убийств?

– Да какие подробности? Что ее Лилией звали? Так она же в соседнем подъезде жила!

Леонидов услышал, как за стенкой на кухне раздался грохот. Лейкин вскочил и рванулся туда. Должно быть, Анна Валентиновна нечаянно уронила-таки кастрюлю. Или нарочно? Во всяком случае, когда Лейкин вернулся из кухни, разговор об убийстве Лилии он поддерживать не захотел.