Когда папа на короткий срок появлялся в семье, это всякий раз было чудесным подарком, оставлявшим на долгое время яркое впечатление: «С твоей легкой руки теперь ежедневно Данька заводит граммофон, надоел так, что я прямо бегу в контору» (19 сентября 1910 г.)[24]; «Даня с восторгом вспоминает, как ты его водил в кинематограф, всем об этом рассказывает» (20 сентября 1910 г.)[25]; «Сегодня все тебя вспоминал и уверял, что у него начинает так же, как у Папы, борода расти» (10 октября 1910 г.)[26]. Дело было, конечно, и в том, что всякий раз папа оказывался «пришельцем» из неблизкого и неведомого мира, ведь долгие отлучки, безусловно, объяснялись необходимостью ехать в дальние (и для ребенка загадочные) края. Но в еще большей степени с папой ассоциировались те новые знания, которые являлись сыну в недолгих, но оставлявших глубокий след занятиях с отцом.

Среди них главным было посвящение в таинственные и загадочные явления и истории.

В 14-летнем возрасте Хармс создал серию рисунков, в которых наличествуют следы его знакомства с книгой Н. А. Морозова «История возникновения Апокалипсиса: Откровение в грозе и буре» (СПб., 1907)[27]. В его поле зрения книга попала не случайно, а наверняка благодаря папе, который с начала 1910-х гг. «начинает собирать материал по толкованию „Откровения Иоанна Богослова“, изучает иконографию апокалипсисов и иконописные изображения Иоанна Богослова»[28]. В результате на эту тему появились несколько работ И. П. Ювачева, в том числе «Апокалипсис и его толкователи»[29], с которой (а прежде всего, конечно, с самим загадочным «Откровением Иоанна Богослова») отец познакомил сына еще в отрочестве[30]. Апокалипсические мотивы потом будут неоднократно возникать в стихотворениях Хармса, а в самых бытовых по сюжету его прозаических произведениях окажутся скрытыми образы Апокалипсиса.

В тех же рисунках и в подписях к ним 14-летний Хармс использует астрологические понятия, которые естественнее всего ему было почерпнуть у папы, занимавшегося таинственной (и тем более привлекательной для ребенка) астрологией и обозначавшего порой даты в письмах астрологическими значками, – в подражание ему 11-летний сын демонстрировал в одном из своих писем умение изобразить дату тоже загадочным (но папе понятным) значком[31]. Эта приверженность к астрологии (и занятие ею и эзотерическими учениями) будет сопровождать Хармса всю последующую жизнь. Нельзя не заметить, что в его жизни были два периода, когда он внезапно стал систематически прибегать к записи дат астрологическими значками: все время пребывания в ссылке в Курске в 1932 г.[32] и сразу после смерти отца в 1940 г. Можно предположить, что эмоциально эти периоды переживались им как самые тяжелые: в одном случае он таким экзотическим способом (в своем духе) апеллировал к отцовской защите, а в другом фиксировал обостренную беззащитность, оказавшись без поддержки отца.

Именно отцу Хармс обязан глубоким религиозным воспитанием. Дело, конечно, совсем не в том, что комната сына была увешана иконами («Утром переставлял образа в комнате Дани (выше поставил) и повесил новые…»)[33], и не в том, что 4-летний мальчик старательно подражал отцу на молебне[34], и не только в том, что сын, вероятно, знал: его отец, религиозный писатель Миролюбов, начинал свои литературные труды с написания стихотворных молитв и сочинил их в свое время на целый сборник