Как я выжила, я не знаю. Я вдыхала ужас и страх, и я его же и выдыхала. Но меня спасло пение! Да-да. Именно пение пришло спасать меня от ужаса моей ежедневной жизни. В школе быстро выяснилось, что я могу петь. И не просто петь, а петь хорошо и очень сложные вещи. Меня взяли в школьный хор, где очень скоро я начала петь все сольные партии. Это добавило мне «доброжелателей» среди сверстников. Но мне было все равно. Главное, что можно было петь, а для меня это было равносильно тому, чтобы дышать. Всю свою боль и страх я превращала в голос, в пение. Никто не мог объяснить тот странный факт, что стоило мне начать петь, взрослые, серьезные люди начинали плакать.

– Все что сердцу дорого, в песню так и просится. И рассвет малиновый и под небом рощица, – пела я. И люди плакали.

А ведь все было очень просто. Пела моя душа, а не я. А моей душе было больно, одиноко и страшно. Очень страшно. Но еще там жила затаенная надежда и память о чьих-то глазах. Я их обязательно найду, и все будет чудесно, как в сказке.

В хоре я пела несколько лет. Наш школьный хор начал выигрывать один конкурс за другим. Районный, городской, областной. Обо мне заговорили. На меня стали приходить смотреть какие-то серьезного вида дяденьки и тетеньки. Меня вместе с хором собирались отправлять на какой то конкурс в Москву. Но все закончилось внезапно.

Мама ни на секунду не переставала пытаться спасти моего брата от наркотиков. Она любила его, пыталась помочь и верила, что ей это удастся. Она нашла врача за много тысяч километров, в другом городе, на другом конце страны.

Мы быстро собрались и переехали в тот город, имея с собой только самый минимум необходимых вещей. На тот момент мне было 12 лет. Новый город и новая школа оказались хуже предыдущей. Но мое пение снова меня спасло. Только вот к моему великому сожалению, к моей бессловесности и забитости у меня добавилась еще одна проблема. У меня начал явно проявляться очень некрасивый большой нос с горбинкой. Результат то ли генов каких-то далеких предков по линии мамы или папы, то ли отработка Кармы, то ли последствия травмы, когда в один день, лет в восемь, я упала и сильно ударилась переносицей о край гитары. Не важно откуда он взялся, этот жуткий нос, но он был и выглядел почти точно таким же, как рисуют в карикатурах о ведьмах. Словно маленькой Алле не хватало слез, унижений и издевательств, и ей дали еще уродство, чтобы ранить больнее. Или убить.

Вот день один из многих. Обычный день.

Я вижу себя в школе, сидящей на полу, окруженной мальчишками сверстниками.

– Уродина! Пошла вон отсюда! Страшная уродина!!!

Они пинают меня ногами и плюют на меня. Я почему-то вместо ненависти к ним испытываю жгучую жалость!

Долго, очень долго ко мне обращались не иначе как «эй, уродина!» Все изменилось когда мне исполнилось девятнадцать лет. Пластическая хирургия в то время существовала только в одном городе в стране. В Москве. Мы с мамой поехали туда, и там мне сделали пластическую операцию. Я никогда не забуду имени этого хирурга. Игорь Вульф. Из гадкого утенка в одночасье я превратилась в красавицу. Но еще много лет после этого, каждый раз, когда мне говорили «ну какая же ты красивая!», в глубине души я не верила. Мне еще долго казалось, что надо мной просто хотят поиздеваться. И что я все так же уродлива, как и была раньше.

Однако наш переезд в другой город и найденный мамой врач для Алексея совершили чудо. Моему брату удалось, как это тогда говорили, «спрыгнуть» с наркотиков.

Самым тяжелым был первый год, и мне страшно вспоминать, каким он был для меня. Ведь в самые тяжелые моменты борьбы моего брата со своими демонами рядом всегда оказывалась я. Были приступы ярости и приступы боли, горя и отчаяния. Были и попытки свести с жизнью счеты. Все это было. И всегда я была рядом. Всегда. Я стала для него каким-то подобием Ангела Хранителя.