Его феодальные владения включали лишь четыре комнаты с видом на переулок, но пол был застлан красивыми татами, ширмы шоджи разделяли помещения, на стене висел антикварный каминный экран с изображением Фудзиямы. Бьюсь об заклад, эта вещица стоила двадцати тысяч его самых дорогих файлов.

Не успел я пересечь порог, как едва не нарушил этикет, в последний момент сообразив, что должен снять обувь и надеть взамен пару гостевых сандалий. Расшнуровывая свои варварские ботинки, я спросил, как к нему обращаться.

Это изрядно озадачило хозяина.

– Они что, вам не сказали?

– Сообщили только ваше прозвище, но, мне кажется, не слишком этично называть человека в лицо Бэттлбо.

– Не заморачивайтесь понапрасну, меня это нисколько не беспокоит, – сказал он, пожимая плечами, и указал на пару подушек, лежащих на полу.

– Заместитель директора упомянул, что вы с ним сотрудничаете, – попытался я начать разговор в таком тоне, словно босс из ФБР наделил меня всеми необходимыми полномочиями.

Бэттлбо с отвращением посмотрел на меня, но не стал ничего отрицать, а лишь поинтересовался:

– Чего вы хотите?

Мы сидели на полу, скрестив ноги. Я объяснил ему, что надо удалить все упоминания о Скотте Мердоке из баз данных ассоциаций выпускников школ, где тот учился. Решил, что для начала этого вполне хватит.

Хакер спросил, кто такой этот Мердок. Я ответил, что и сам не знаю.

– Было решено уничтожить его прошлое – остальное не наша забота.

Бэттлбо уточнил у меня дату рождения Мердока, поинтересовался некоторыми подробностями, задал уйму других вопросов. Объяснил это тем, что он должен быть уверен, что ищет нужного мне человека. Выслушав ответ, одернул кимоно и сказал, что мы приступим к работе через пару минут.

– Cha, neh? – спросил он по-японски как бы между прочим, но я уловил подтекст: Бэттлбо важно было смутить меня и дать почувствовать свое превосходство. Но не на такого напал.

Покопавшись в памяти, я извлек оттуда воспоминания об одном давнем лете. Я нахожусь на пропитанном кровью пляже. Вокруг множество японцев обезглавливают друг друга, совершают ритуальные самоубийства. Иными словами, я провел целые каникулы, читая «Сёгуна». Из этого эпоса я помнил несколько ключевых фраз. «Cha» означало «чай».

– Hai, domo, – ответил я, надеясь, что память меня не подвела и я говорю: «Да, спасибо», а не «Пошел в задницу».

Должно быть, я угадал.

– Вы говорите по-японски? – спросил хозяин с удивлением и не без доли уважения.

– Так, самую малость, – скромно признался я.

Бэттлбо хлопнул в ладоши, и одна из ширм раздвинулась. Стройная миловидная латиноамериканка в красном шелковом кимоно отвесила мне поклон. Увидев ее, я задал себе вопрос, который с незапамятных времен не давал покоя величайшим философам: почему некрасивым парням сплошь и рядом удается заполучить привлекательных женщин?

Девушка была на пару лет его моложе, с большими глазами и чувственным ртом. При более близком рассмотрении становилось ясно, что подружка Бэттлбо приспособила традиционное кимоно к своей фигуре: оно туго обтягивало бедра и грудь красавицы, чего в Токио, конечно, не увидишь. Чтобы облегчить движения, она сделала разрез на спине от подола до бедра. Когда девушка ходила по комнате, шелк струился, облегая тело, и было ясно, что ни трусиков, ни лифчика на ней не было. Эффект получился чрезвычайно соблазнительным.

– Чаю? – спросила она по-английски.

Я кивнул, а Бэттлбо повернулся ко мне и представил девушку:

– Это Рэйчел-сан.

Она обратила взор в мою сторону и едва заметно улыбнулась.

Бэттлбо? Рэйчел-сан? Феодальная Япония над офисом «Уолгринз»? Что бы там ни думали в ФБР по поводу способностей хозяина квартиры, я не слишком верил в успех этой затеи. Похоже, я имею дело с парочкой психов.