Главный хирург горздрава – золотозубый, с бульдожьей челюстью, с тем решительным и волевым выражением лица, которое как раз свойственно людям безвольным и совершенно нерешительным, даже испуганным, – представившись доцентом Нечитайло, взял Устименку под руку и рывками оттащил в угол, где сразу же принялся стращать Владимира Афанасьевича здешней обстановкой, в которой решающую власть захватила одна вполне соответствующая своему назначению «дама», при которой все, «гм-гм, крайне неустойчиво, неопределенно, гм-гм, все мы крайне, просто-таки неприлично зависимы»…

Из мощных рывков и потряхиваний главного хирурга Устименко попал непосредственно перед «светлые очи» Инны Матвеевны Горбанюк, «наш отдел кадров» – представил ее Владимиру Афанасьевичу Евгений. «Очи» у Инны были действительно «светлые», какие бывают у кошек, с неподвижными, словно бы поперечными зрачками, что придавало взгляду ее рассеянно-загадочное выражение. Была она хороша собой, по-здешнему одета даже изысканно, причесана своеобразно, с выложенной возле виска седой прядью, – в общем на особ, которые обычно возглавляют отделы кадров, никак не походила.

– Наконец мы вас дождались, – сказала она, крепко пожимая его ладонь своей холодной и узкой рукой. – Завтра, я надеюсь, вы зайдете ко мне, и мы с вами займемся расстановкой сил в будущем больничном городке. Вы должны сразу быть ориентированы…

– Я ориентируюсь в этом вопросе обычно сам, – сказал Устименко, – так мне удобнее…

Нечитайло на них оглянулся, Евгений предостерегающе поднял брови.

– С этим тебе, Евгений Родионович, придется примириться, – сказал Устименко. – Характер у меня с дней нашей молодости не улучшился…

– Да уж, характерец, – хотел было пошутить Степанов, но Ираида его позвала встречать еще гостей, и Устименко остался наедине с Инной.

Она взглянула на него с легкой усмешкой.

– Каков бы ни был ваш характер, – сказала она, – работать нам придется вместе. Я тут на кадрах…

– В моем хозяйстве «на кадрах», как вы изволите выражаться, я – и никто другой, – несколько более спокойно, чем следовало, произнес Устименко, – и никаких вмешательств в мое дело я не потерплю, тем более что с юности не понимал, зачем в совершенно штатской медицине нужны отделы кадров. Понимаю и могу понять назначение их в военной промышленности, а в больнице?

Он замолчал, рассердившись на свою совершенно ненужную, хоть и сдержанную горячность.

– Со временем, надо думать, поймете.

– Никогда не пойму. Ненужная трата государственных денег.

– К этому вопросу государство иначе относится, чем вы, – слегка улыбнулась товарищ Горбанюк. – Экономить на таких ответственнейших участках, как кадры, нерентабельно, а попросту говоря – «себе дороже». Впрочем, у нас имеется по этому вопросу установившийся, твердый, общепринятый взгляд, с которым не спорят… даже когда имеют по этому поводу свою точку зрения. Да ведь сколько людей – столько и точек зрения… Все по-разному думают…

Устименко не согласился.

– Уж так уж по-разному, – сказал он. – Если черное, то оно черное, тут не спорят, а вот зачем вам из вашего кабинета расставлять моих сотоварищей по работе, я не пойму. Ведь мне куда виднее. Я знаю, кто мне нужен и зачем. А вы не знаете. То есть в общих чертах знаете, «профиль» вам известен, а мои больничные нужды откуда вам известны?

– Если я на своем месте, то мне все известно!

– В анкетном смысле? Или такой уж вы всепонимающий Господь Бог? Согласитесь – это совершеннейшая мистика, что именно у вас, за вашей дверью, могут определить, какой врач меня устраивает, а какой мне не годится. Не я это, по-вашему, должен решать, а вы. Но ведь работать-то с Иксом или Игреком мне, а не вам. Нет, я на вашем месте такую ответственность на себя брать бы не решился…