Наконец раздается долгожданный детский плач, и я с облегчением выдыхаю. По щекам струятся слезы счастья. Новорожденную дочку вытирают и сразу прикладывают к моей груди. Маленькая, горячая, такая красная, смешная, с заплывшими глазками и причмокивающими губками, она кажется мне ангелом, спустившимся с небес. Я целую ее тонкие, почти прозрачные пальчики, сладкие щечки, закрытые глазки, и эти первые, самые важные прикосновения излечивают всю мою боль...

– Предварительно, у вас совершенно здоровая, чудесная дочка, – сообщает доктор.

– Спасибо, – говорю я и снова целую малышку: – Привет, Ксеня.

– Мы унесем ее ненадолго, чтобы искупать, взвесить и сделать другие необходимые вещи...

– Конечно, – я киваю. Это стандартные процедуры, переживать не о чем.

Малышку уносят, и только тогда я берусь за телефон.

Сначала набираю сообщение мужу:

«Я родила. Ребенок здоров. Твоя обивка в полном порядке».

Потом отыскиваю в телефонной книге Пашу:

«У тебя родилась дочка! Она просто чудо! С нами все хорошо!»

Ответ от Паши приходит моментально:

«Любимая, я так счастлив! Спасибо! Целуй от меня нашу Ксюшеньку!»

Через некоторое время, переведенная в палату и немного отдохнувшая, я резко посыпаюсь от дверного стука: ко мне заходит Давид.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, поднимаясь на подушках и сразу напрягаясь от одного его присутствия. Я замечаю в его руках букет, но он неожиданно швыряет его на пол:

– Она умерла, Алина.

– Что? – не понимаю я. – Кто умер? – первым делом я думаю про его мать, давно уже страдающую сердечными заболеваниями, но супруг молчит и мрачно сверлит меня взглядом:

– Твоя дочь.

– Что за... бред? – растерянно переспрашиваю я. – Я видела ее полчаса назад, и доктор сказал, она совершенно здорова...

– Так и было на первый взгляд. Но она умерла. Внезапная остановка сердца. Реаниматологи ничего не смогли сделать. Мне так жаль.

– Что ты такое говоришь?! – взвизгиваю я. – Как ты можешь?! Что ты сделал с ней?! Где моя дочь?!

– Хочешь посмотреть на ее тело? – хмыкает он мрачно.

– Не хочу! Я тебе просто не верю! Позови врача! – я тянусь к тревожной кнопке, но Давид перехватывает мое запястье, сжимая до боли:

– Врач уже не поможет.

– Что ты сделал с моей дочерью, ублюдок?!

Он ударяет меня по щеке, голова дергается, как у тряпичной куклы, но я кричу снова:

– Что ты сделал с ней?!

2. 2 глава. Рождественский прием

– Сколько можно возиться, черт возьми, Алина?!

Голос Давида над самым ухом заставляет вздрогнуть. Уже столько лет брака прошло, а я так и не научилась различать его неслышные шаги по мягкому персидскому ковру нашей спальни. Давид просто обожает персидские ковры: тягучие, тяжелые, покрытые лабиринтами узоров, а главное – чертовски дорогие. А я ненавижу их: закрывая плотным слоем полы и стены нашего дома, они словно сужают пространство, мешают дышать, рябят в глазах пестрыми завитками... У меня от них кружится голова. Да и домработнице приходится убиваться, каждые три дня вычищая их пылесосом в особом деликатном режиме и на всех трех этажах особняка... Зато дорого-богато, статусно, роскошно.

– Я почти закончила, – говорю я тихо и поворачиваюсь к мужу лицом. Он смотрит на меня сверху вниз сухо и равнодушно, потом говорит:

– Покрутись, – словно я какой-то товар на рынке, а не живой человек. Но я подчиняюсь: это лучше, чем спорить с ним, тем более в такой важный вечер. На мне темно-зеленое вечернее платье в пол и высокие шпильки. Спина обнажена на две трети, спереди – рубиновое колье и такие же серьги. Стоимость колье – пять с половиной миллионов долларов. Серьги – еще три миллиона. Дорого и красиво, как и полагается супруге первого заместителя Федеральной налоговой службы Российской Федерации.