Наш разговор прервал шум из комнаты Нэйтана – кажется, дети ссорились, – и мы с Валери поспешили туда.

– Что тут происходит? – повысила голос миссис Элмерз. – Немедленно прекратите шуметь!

Мальчик сидел на диване, а его сестра стояла возле окна. Позы обоих были напряженными, а лица бледными.

– Она сказала, что в нашем поместье скоро не останется ни одной лошади! – шмыгнул носом Нэйтан. – Но ведь это неправда? Мистер Элмерз говорил, что продадут только Альтаира. Но даже его не следует продавать! Ведь скачки – через несколько месяцев. Папа был уверен, что мы возьмем там главный приз.

– О, дорогой, – Валери погладила его по голове, но не сочла необходимым что-либо скрывать, – мне очень жаль, но Шарлотта права – нам придется продать всех скаковых лошадей. Но поверь – твой отец не стал бы с этим спорить.

– Нет! – Нэйтан уже почти кричал. – Он никогда бы так не поступил!

Мое сердце разрывалось от жалости, и я села рядом, обняла мальчика, а он уткнулся мне в плечо и разрыдался.

– Не обманывай себя, дорогой, – не отступала миссис Элмерз. – Лошади Карлайлов не выигрывали Большие Анзорские скачки уже много десятков лет, и даже ваш хваленый Альтаир не сможет соперничать с лучшими лошадьми королевства. Лишь упрямство мешало твоему отцу это признать.

– Не смейте так говорить о папе! – побледнела Шарлотта. – Он никогда не стал бы нам врать.

– Не забывайся, Лотта! – холодно откликнулась Валери. – Мы любили Майкла не меньше, чем ты. И я, и Рэйчел…

Но девочка не дала ей договорить. Должно быть, напряжение этих дней сказалось на ее поведении, но обычно воспитанная и сдержанная Шарлотта на сей раз будто с цепи сорвалась.

– Вы никогда не любили его! Ни ты, тетя Вэл, ни эта…, – она не посчитала нужным даже назвать меня по имени. – Вы только пользовались его деньгами.

Она гневно сжала кулачки, а на щеках ее появились красные пятна.

– Это уже слишком, Шарлотта! – нахмурилась миссис Элмерз. – Ты не имеешь никакого права так говорить! Я не сторонница наказаний, но в данном случае вынуждена их применить. Ближайшую неделю ты проведешь не в своей комнате, а в комнате младших горничных (их увольняют завтра, и она окажется свободной).

Это было суровое наказание, учитывая, что девочка боялась темноты, а в комнате прислуги не было даже окна.

– О, Лотти! – испугался за сестру Нэйтан. Он по-прежнему не отпускал мою руку, а я крепко обнимала его. – Прошу тебя, извинись перед Рэйчел и тетей Вэл, и я уверен, они разрешат тебе остаться.

Шарлотта бросила в его сторону презрительный взгляд, осуждая разом и за жалость к себе, которую наверняка посчитала оскорбительной, и за близость ко мне.

– И не подумаю! – выкрикнула она. – Это только ты готов продаться за кусок хлеба. Да-да, продаться! И предать память отца и мамы! Ах, если бы мама была жива! Всё, всё могло бы быть по-другому!

– Лотти! – мальчик уже заикался от рыданий. – Лотти!

Но сестра не готова была проявить снисхождение. Наоборот, предпочла добить его хлестким:

– Это ты виноват, что она умерла! Если бы не ты…

Он охнул, задрожал, а Шарлотта выбежала из комнаты. Следом за ней вышла и Валери.

Мне стоило немалых трудов успокоить Нэйтана. Я долго убеждала его, что сестра сказала это сгоряча, будучи расстроенной скорой учебой в пансионе, и что на самом деле она не думает ничего подобного.

Он смог заснуть только после того, как миссис Томпсон напоила его теплым молоком, в которое добавила несколько успокоительных капель.

Когда я вернулась в столовую, Валери еще была там.

– Надеюсь, теперь вы понимаете меня, Рэйчел. Эти дети избалованы и нуждаются в строгой дисциплине. Вряд ли мы с Чарльзом годимся на роль воспитателей. Пансион научит их вести себя так, как подобает Карлайлам.