Оба мы были победителями в ту ночь. Две кометы с таким зарядом просто не смогли разминуться в необъятном космосе.

Под ногами мерцали огни ночного Палермо, а мы целовались, как два одержимых подростка, над скалистым обрывом. Привкус виски и мартини на языке стал синонимом чего-то нового, зарождающегося – но обреченного на три года разлуки.

А тот поцелуй… он стал символом свободы.

Обычно я не ограничивался поцелуем с новыми знакомыми. Не проходило и двадцати минут, как они уже лежали на лопатках коленками вверх. Горячая кровь и жажда жизни не позволяла медлить.

А с Альбой Таччини время остановилось. Мне хотелось ее целовать до бесконечности, растягивая момент близости во времени. Страсть была иной. Незнакомой. Той, что не проходит к рассвету.

Я еще не знал, что потеряю ее надолго. Не потому, что не смогу найти, нет. Ближайшие несколько лет станут моей борьбой за власть, долгой, кровавой, превратившей меня в совсем другого человека.

Одно осталось неизменным: я желал Альберту Таччини, как никогда прежде.

И вот она рядом, в моей власти. Смотрит, пытаясь припомнить. Но проблески в ее глазах не похожи на узнавание – они краткие, как всполохи молний.

Тогда я не носил бороду и не признавал модельных стрижек в барбершопе. Тогда моя спортивная форма не была на пике. Стиль одежды с той поры тоже перетерпел изменения.

Но я всегда был уверен в том, что Альберта вспомнит. Сама, без напоминаний. Как вот пришла сегодня за помощью, не дожидаясь ультиматума.

- Иногда мне кажется, встречались, но не пойму, где. Вполне возможно, я просто видела тебя по телевидению либо в интернете. Так часто бывает. По работе особенно.

- Хорошо. – Зверь внутри все же поднимает голову. Почуяв близость желанной добычи. – Я не буду ходить вокруг да около. Твой отчим жив. Подозрения от тебя отведены. Взрослая девочка, Альберта Таччини? Понимаешь, что за все надо платить?

В ее глазах будто прилив штормовой волны. Легкий испуг и удивление. Только что я убедил свою жертву в том, что бояться нечего. Дал ей в это поверить… и тут же вырвал обратно.

- Я не изверг и вижу, что устала. Поэтому для начала мне хватит простой благодарности. Становись на колени, Альберта.

И привычным движением руки выдергиваю ремень из шлеек, расстегнув ширинку. Звук сложенного ремня заставляет Альбу вздрогнуть.

Она смотрит на меня уже почти с ужасом. Хочется засмеяться. Она решила, я буду ее бить?

- Отблагодари меня так, как полагается. Хочу чувствовать твой язык. Твое горло. Давай, не заставляй меня жалеть о том, что я практически стал соучастником твоего преступления…

Альберта

Меня вроде как все же царапает чем-то похожим на озарение. Всего лишь миг перед тем, как звучит беспощадный и унизительный приказ.

Что же я так стремительно теряю в воспоминании? Что-то восхитительное. Нечто, связанное с шумом бриза в кипарисах, бриллиантами ночных огней и возвышенным успехом. Но я не успеваю зацепиться за эту мысль и удержать ее. Почти в шаге от ускользающего осознания меня буквально подбрасывает звук быстро сложенного вдвое ремня.

Резкий и громкий, похожий на удар плети. Я не знаю, как именно она бьет, но панический страх проносится всеми рецепторами уставшего тела. Что-то на уровне генетической памяти древних лет.

Я закусываю губы, чтобы не выдать свое состояние. Смотрю в пол, вернее, на туфли Орландо Ломбардини, пока он расстегивает ширинку. Всего лишь минет, значит. Пытать и бить никто не будет, но ведь еще не вечер…

Я все же поднимаю глаза, чтобы убедиться в своей правоте. Мне кажется, успеваю овладеть собой и не показать испуг. Только вот я не привыкла полагаться на иллюзии.