И вдоль всей цепочки следов, причудливой линией протянувшейся от пустых цепей, которыми была прикована Андромеда к скале, вдоль по мокрому от брызг прибоя берегу моря; и так неожиданно обрывающейся, будто идущие поднялись в воздух, в безукоризненно выполненном овале на правильном древнегреческом языке отчётливо читается: «Персей», «Персей», «Персей», «Персей».

А вдалеке стоит окаменевшая туша дракона.

Люди собирают коллекции не потому, что им это нравится. Просто сидит внутри какой-то жучок, или пчёлка, и подзуживают: собирай марки, собирай спичечные этикетки, собирай значки, собирай флакончики из-под духов, собирай пивные бутылки, собирай, собирай, собирай…

Он коллекционировал «спасибо» и «пожалуйста». Только «спасибо» и только «пожалуйста». Никакие «благодарю Вас» или «будьте добры» не могли смутить его душевный покой. И не потому, что они занимали слишком много места, были достаточно тяжеловесны и несколько архаичны, не потому, что встречались довольно редко – наоборот, настоящего коллекционера всякие раритеты только привлекают, а никак не отталкивают, – а вот не нравились они ему – и всё.

Хотя, может быть, и не нравились именно потому, что занимали слишком много места – а квартира у него была однокомнатная, – были достаточно тяжеловесны и несколько архаичны и встречались достаточно редко, что, согласитесь, всё же препятствует регулярному пополнению коллекции. Кроме того, ему казалось, что от них несёт анахронизмом – пусть слегка, почти незаметно, но несёт. А он любил современность.

Начал он собирать, как обычно и начинается всякая настоящая коллекция, с малого, почти случайно: ехал как-то в троллейбусе (или в автобусе – точно сказать трудно, да это и неважно) на работу – мелкий клерк одного из многочисленных учреждений, делающих деньги на разрешении разрешённого, пересогласовании согласованного и контролировании не требующего контроля. А может, перепродажей проданного – в последнее время данная деятельность стала не только прибыльной, как и во все века до сего, но и модной, что повышало престиж человека, ей занимающегося.

Ехал он, значит, в троллейбусе и стоял возле компостера на задней площадке – хоть и очень не любил это место, но другого не было, какое досталось. Не любил именно потому, что приходилось часто клацать компостером, пробивая талоны. Нудная была работа, а платить за неё не платили.

И вот он брал талоны – иногда вместе с «прокомпостируйте, пожалуйста», иногда люди передавали молча – щёлкал компостером и возвращал назад. И так заработался, почти увлёкся, что спохватился только, когда водитель – спасибо ему! – объявил его остановку. Он рванул к двери и успел вывалиться из неё до того, как она закрылась.

На улице, оправляя помятую одежду, он обнаружил, что всё ещё продолжает зажимать что-то в руке. Сначала подумал, что талон – и дёрнулся было вслед за отъезжающим троллейбусом, – но понял, что опоздал, и развернул смятое.

Это оказалось «пожалуйста» – маленькое, но аккуратное и не лишенное симпатичности. Его передала ему девушка, очень похожая на своё «пожалуйста». В других обстоятельствах он попытался бы с ней познакомиться, но сейчас, когда спешил на работу…

В конторе, положив «пожалуйста» на стол и ещё раз разгладив, он задумался. У всех было хобби. Кто-то занимался подлёдной рыбалкой, кто-то ходил в баню, кто-то коллекционировал монеты. И только у него до настоящего времени не было подобного увлечения. И вот теперь оно появилось: он решил собирать «пожалуйста» и «спасибо». Да, и «спасибо», потому что «спасибо» девушки, как оказалось, тоже осталось с ним – оно приклеилось к тулье шляпы, когда он рванулся к двери, – что он и обнаружил, снимая шляпу и приложив немало трудов, чтобы оторвать «спасибо», не повредив.