И голос, и улыбка у него очень даже приятные. Наверное, прокатили бы в другом случае, и с другой, но Василиса-то точно знала, насколько они расчётливые и поддельные, поэтому не впечатляли, а раздражали. Ещё и злило, что настолько привлекательное может быть настолько же лживым.

— Вы сейчас куда? — почувствовав возникающее напряжение, вклинился Тимофей. — Домой?

— А куда ещё? — не слишком приветливо откликнулась Василиса.

Он, кстати, тоже мог предупредить, что притащится с Золотовицким. Не позвонить, так хотя бы сообщение написать, что тот собрался действовать прямо сразу, не обдумывая. Правда и не факт, что он на подобное вообще способен — думать. Вот и сейчас, стоило ей договорить, выдал без паузы, будто автоматом включилась нужная давно отлаженная стандартная программа:

— Можно куда-нибудь. Например, в кафе. Отметим знакомство. — И добавил с такой многозначительной самонадеянностью: — Плачý за всех.

И тут, наверняка, по его мнению, они должны были упасть в обморок от восторга, сражённые его благородством и великодушием. Ну и высоким материальным положением тоже.

— О! — выдохнула Василиса, закатив глаза. — Ну как же тут отказаться! — И поинтересовалась деловито и воодушевлённо: — А сколько можно будет блюд заказать? Я вот поесть люблю. Очень. Много. Не разоришься? И вообще, мне кажется, я слишком худая. Надо бы вес набрать. Ещё килограммчиков десять-двадцать.

Золотовицкий слегка опешил. Тимофей, похоже, тоже. Наверняка хотел её одёрнуть, но обстоятельства не те, только коротко зыркнул с осуждением.

— А куда идём? — не обратив на его сигналы внимания, опять поинтересовалась Василиса, заметила с досадой: — Здесь в округе и приличного ничего нет. Одни стрёмные забегаловки. Для плебса.

Мирон вскинул брови, но самонадеянность опять победила, заявил невозмутимо:

— Можно и поехать. — И, само собой, не позабыл упомянуть: — Я на машине.

— Надо же! — ахнула Василиса. — У тебя и машина? Круть! — А потом перестала дурачиться, хмыкнула, вывела пренебрежительно: — Мамочка и папочка купили?

— А если и так? — Золотовицкий тоже решил дальше не изображать любезность, сузил глаза, уставился прицельно. — Или все обязаны бедными быть? Но гордыми. Как ты, да? Ездить только на автобусе. Или лучше пешком, потому что так экономнее, и чтобы среди остальных не выделиться. Одеваться в обноски. Чем страшней, тем лучше.

— У тебя забыли спросить, как одеваться, — в запале легко выдерживая его взгляд, процедила Василиса, и опять хмыкнула, всплеснула руками, воскликнула, будто и правда внезапно вспомнила: — Ах, да, о чём это я? Не все же лица различают. Некоторые исключительно по буферам и задницам ориентируются. А если их как следует не рассмотреть, теряются.

Где-то в глубине сознания Василиса и сама прекрасно понимала, что её просто несло, но притормозить никак не получалось. Всё сложилось одно к одному. Каринин рассказ о несчастной подруге. То, что саму Василису Мирон так и не узнал, хотя видел в упор уже два раза. Правда для неё гораздо выгодней, что не узнал, но — не суть. Плюс всё, в данный момент происходящее: эти хвастливые интонации, акценты на состоятельности, притворное дружелюбие и улыбки.

Вот и вышла весьма взрывоопасная смесь, которая кипела и бурлила. И даже то, что Карина потихоньку тыкала в спину, совсем не помогало. Василиса вроде и ощущала, но это ничуть не останавливало, с, скорее, тоже раздражало, как назойливый писк комара ночью над ухом. Тем более Золотовицкий тоже больше не строил из себя очаровательного лапочку, показал свою истинную сущность и теперь без стеснения выплёскивал таящуюся внутри его грязь.