Данька, наевшись, спал. Развалился, как лягушонок. Сытый и щекастый. Где-то в груди кольнуло. Я почувствовал себя предателем.

– Прости, малыш, – я произнёс эти слова вслух, пока никто нас не видит и не слышит. – Но по-другому никак. И мы обязательно встретимся ещё. Обещаю.

Участкового я знал. Пришлось однажды сталкиваться. С ним-то я и договорился о встрече. Как-то мне не улыбалось решать такой важный вопрос с совершенно незнакомыми людьми.

– Морозов, да ты с ума сошёл! – сказал Николай Васильевич, как только я объяснил суть дела. – Ты хоть понимаешь, что влип? Особенно если учесть, что не сразу обратился в полицию?

– Скажем так: ребёнок нуждался в помощи. Я её оказал. А так все мои намерения чистосердечны и прозрачны. И хочу я лишь одного: сделать правильно, по закону. И я его не с лавочки стибрил и не у матери увёл. Мне ребёнка подбросили прямо под дверь квартиры.

– И сразу же – миллион вопросов, – разводит руками Николай Васильевич. Он похож на суслика и таракана одновременно. Длинный такой, нескладный. Жиденькие волосики нимбом назад зачесаны. А главная несуразность в нём – усы щёткой. На этом худом сусличьем лице они смотрятся как мочалка – слишком чужеродно. И фамилия у него примечательная – Гоголев.

– Давайте мы на все вопросы, которые сможем, ответим и покончим со всем сразу.

– Сразу не получится, – обрадовал меня этот милый человек. – Это, Морозов, ЧП, между прочим. Младенцы на улицах не валяются.

И понеслось, и закрутилось. Тяжелей всего было отдать Даньку. Его осмотрели медики, появились тётки из органов опеки.

– Я бы хотел участвовать в его жизни, – прозвучало по-идиотски, но правильно. – Готов помогать, чем надо, заботиться по мере моих сил.

– Разберёмся, – уклончиво ответила та, что постарше. Сухая и холодная. А ещё у неё глаза скользкие, как у рыбы. Я ей сразу не понравился. Смотрела на меня как на грязь под ногами. – Государство заботится о брошенных детях и даёт им всё самое лучшее. В том числе, и родителей, которые будут максимально достойны принять на себя ответственность за ребёнка.

Слова она выговаривала чётко и кривилась от брезгливости, глядя на меня.

– А вы, судя по всему, не самый лучший представитель человечества.

Ясно. Пропахала носом данные, что вписывались в акт оформления малыша. Мысленно я выругался и призвал на её голову лучи поноса. Спокойствие, Карлсон, главное – спокойствие. Если я сейчас начну спорить, сделаю только хуже. И я не оставил в покое никого – записал все данные, имена, фамилии, телефоны. Сделал всё, чтобы мой малыш не потерялся. Сейчас это было важнее всего. А дальше будет видно.

Данька ревел белугой. Бедный мой мальчик. Столько потрясений и стрессов. И всё из-за его идиотки-матери.

Телефон ожил, когда я без сил сидел в машине и пытался прийти в себя. Думал, как утрясти все дела и какие шаги следует предпринять дальше.

– Ты что натворил, идиот! – визжала Лана, как сумасшедшая. – Тебе это просто так с рук не сойдёт, так и знай!

– Здравствуй, дорогая, – прервал я её вопли. – Наконец-то ты появилась. Я и так ждал тебя непростительно долго, ты не находишь?

– Ты заплатишь за всё, – зашипела она змеёй, но я лишь плечами пожал: самое время разобраться, что всё это значит, поэтому её угрозы – всё равно что летний дождь: пошумел – и высохло.

– Нам пора встретиться, ты не находишь? Поговорить.

– Слабак, слизняк, мерзость! – продолжала выдавать на-гора моя бывшая эпитеты посочнее. Ну, калометателей сегодня и без неё хватило, так что одним куском дерьма больше, одним меньше – роли не играет.