– Не так быстро, крошка. Быстро – слишком скучно.

Не отрывая губ от требующего моего пристального внимания десерта, я устраиваю ее голову на бортик и продолжаю неторопливое поглощение сладкого. Довожу ее до края и отпускаю, снова кружу и дразню, и в очередной раз отступаю, не забывая при этом мять аппетитные полушария в воде.

– Ты за что-то наказываешь меня? – хрипло сипит крошка, безуспешно пытаясь прижаться к моему рту во время следующей паузы.

– Разве что за то, что ты слишком торопишься, сладкая. А я люблю долго и ме-е-едленно.

– Днем ты не особо возражал.

– Днем мне казалось, что я уснул от адской жары и брежу.

– А сейчас?

– А сейчас у нас вся ночь впереди.

И, может быть, не одна?

– Ты эгоист, – стонет она от явного разочарования.

– Почему это?

– Я тоже хочу… подразнить тебя. Как ты меня сейчас.

А ты недостаточно дразнила меня в течение дня? Каблуки, юбчонка-разлетайка, мокрая блузка, открытая спина и никакого белья, отсутствие которого так отчетливо было видно всем… Нет уж, розово-золотая бабочка. Теперь мой черед. И даже плевать, что могут увидеть или услышать соседи.

Я переворачиваю практически невесомое в воде тело и прикусываю аппетитную задницу, с удовлетворением дождавшись легкого “ах”. Приподнимаю ее на бортик и, урча, как голодная псина, жадно накидываюсь на доступные нежно-розовые складочки. Я вижу, что ее кожа, с которой стекает теплая вода, покрывается мелкими пупырышками – то ли от прохлады ночного воздуха, то ли от неумолимо накатывающего оргазма. В этот раз я не торможу – облизываю, посасываю, прикусываю и снова с оттягом прохожу по самой сердцевине, проникая языком так глубоко, как только достаю.

– Я-а-а-а, – сдавленно стонет она, пытаясь что-то сказать. – Я хочу кончить на тебе, не хочу-у-у-у впустую. Хочу на тебе-е-е.

И я сдаюсь этой мольбе, насаживая ее на себя. Глубоко, под корень. Резко, до темноты в глазах. Одним мощным ударом врываясь в горячие, пульсирующие тиски. И замираю, наслаждаясь этими тесными объятиями, этими судорожными всхлипами-стонами-шепотом.

Она даже не замечает, что я умудряюсь выбраться из бассейна вместе с ней и тащу ее на руках в спальню. Где-то же в этих огромных апартаментах должна быть обещанная двуспальная кровать, на которой я собираюсь провести почти весь отпуск.

Вместе с ней.

С крошкой.

С этой безбашенной сладкой бабочкой с невозможными глазами, гибким и щедрым на ласки телом, ее гортанными стонами-всхлипами-криками, бесстыдными руками, безнаказанно блуждающими по моему телу, и припухшими от моих жалящих и карающих поцелуев-укусов губами.

Мокрые от наших тел и ее волос подушки и покрывала очень скоро оказываются на полу. Простыни под нами сбились, из идеально ровных, выглаженных превратившись в скомканные тряпки. А я не могу остановиться. Словно бес какой вселился. Я не знаю, что я буду чувствовать завтра или через неделю, но сейчас я ощущаю себя пресловутым вечным двигателем, работающим от одного взгляда на это тело – изящное, подтянутое тело женщины, которая выглядит лет на двадцать пять, хотя ей может быть и меньше, и больше. Черт их разберет, этих женщин. И черт возьми, как же мне повезло наткнуться на эту конкретную.

Я засыпаю уже под утро, крепко прижимая ее к своей груди и утыкаясь носом в затылок, пахнущий все той же свежескошенной травой.

А проснувшись, начинаю лапать кровать в поисках сбежавшего тепла.

– Крошка?

Меня подкидывает на кровати, но, заслышав шум воды в душе, я снова ложусь и прикрываю глаза.

Это было… нереально сказочно. И я уверен, что пока она рядом, сказка продолжится. Я потягиваюсь и зеваю, а потом решаю совершить забытый джентльменский поступок и сварить своей бабочке-мечте кофе. Горячий, крепкий и сладкий. Как она сама.