– А что тут странного? – спросил я.

– Ну, например, почему Миша в Воронеж не хочет переезжать.

– Может, у него тут девушка? – предположил я.

– Допустим. А почему он родителей своих не помнит, а к врачам не обращается?

– Природный страх белого халата, я про такое читал, может быть, в детстве стоматолог напугал, и всё, человек всю жизнь больниц будет избегать, – нашёл что ответить я.

– Спорно, но ладно. Допустим с «будущим» – это последствия удара о ковёр, – продолжал рассказчик.

– О конвас вы же говорили? – прервали его спереди.

– Кеш, я помню, что я говорил! Устав повторяй в голове пока, в части субординации со старшими. Почему Миша не обратился к нам, когда ему предложили вопрос решить в ножевой драке? Миша что, бессмертный у нас?

– Кровь льётся, значит, не бессмертный, – выдохнул я.

И машина остановилась. А мы все втроём вышли из машины, оставляя водителя в «Волге», надо сказать, что я прилично взмок, пока слушал рассказ о Михаиле, а по сути, обо мне. Я обернулся, вокруг меня были стены и зарешеченные окна, а само здание напоминало квадрат с аркой, в которой были решетчатые ворота. Внутри этого квадрата стоял памятник – хмурый мужчина с бородкой, то ли в пальто, то ли в плаще в пол. «Феликс Эдмундович Дзержинский» – красовалась под ним табличка с надписью.

«Ну, походу, приехали», – подумалось мне.

Но чуть удивило, что меня вели и сопровождали по светлым коридорам, в которых пахло хлоркой и ходили люди в белых халатах.

Наконец меня завели в кабинет двенадцать на пятнадцать метров, с высокими потолками. Стены тут были окрашены масляной краской в бледно-зелёный «больничный» цвет, на полу – бетонная мозаика, с какой-то геометрикой. В кабинет вместе со мной зашли и рассказчик, и Кеша. Тут было светло и чисто. Врач – мужчина лет пятидесяти в выцветшем халате – медленно поднял на нас умудрённый жизнью взгляд, вытирая руки белым полотенцем. Из кабинета была ещё одна дверь с надписью «Процедурная», откуда доносился звук кипящей воды.

Из мебели в кабинете – врачебный стол: массивный деревянный, с зелёным сукном. На нём декоративная чернильница-непроливайка, пустая пепельница, стопка каких-то бланков и пресс-папье с гербом СССР. А по стенам – белые металлические шкафы.

– Доброго дня. Нам бы парню рану заштопать и заодно проверить на разное, плюс кровь взять, – с порога попросил рассказчик.

– Молодой человек, до трусов раздевайтесь! Вещи на стул, – холодно проговорил врач.

– Зачем же полумеры? Осмотрите его полностью, – улыбнувшись, попросил рассказчик.

– Тогда и трусы снимаем. И проходим в процедурную, – пожал плечами врач.

Ну что ж, придётся раздеваться. И, сняв с себя всё, я аккуратно положил костюм на стул, а из карманов также аккуратно выложил содержимое. Мне, конечно, везло до этого момента, но пока я в процедурной, мои вещи досмотрят – и тогда вопросов будет уже больше. Деньги, фотография, большие деньги, ключ от комнаты, да справка – вот и всё, что у меня было.

Оставшись в одной повязке на корпус, я проследовал в процедурную – такую же светлую комнату, с кушеткой, обтянутой белой клеёнкой, сверху которой была одноразовая простыня из серой бумаги.

Напротив меня был стол с инструментами, правее кипятился на конфорке серебристый бокс – видимо, со шприцами. Подняв глаза, я увидел плакат на стене: «Профилактика сифилиса» с рисунками пятидесятых, и схему «Строение сердца». В другом углу была эмалированная раковина с мылом в металлической коробочке с надписью «Хоз. мыло».

– Ну что, молодой человек, начнём сверху вниз? Встаньте сюда, – указал мне доктор на центр комнаты.