– Я научилась читать ярлыки на одежде и сортировать грязное белье по цвету. Последний свитер, который я порвала в стиральной машинке, был еще в институте.
– Мои ученики перестали смотреть на меня большими испуганными глазами, когда я прихожу к ним в первый раз, в ужасе, что хороший преподаватель никак не может быть такой молодой.
– Я впервые в жизни захотела поехать в отпуск на море в отель «все включено».
– И я хочу черный купальник.
– Мне иногда лень ездить в метро.
– Я не поняла половину из того, что говорили две прекрасные пятнадцатилетние красавицы, сидящие рядом со мной в самолете Париж – Москва, и я подумала: «Ну как можно быть такими громкими?! Ох уж эта молодежь!»
– Я не знаю названий сериалов, которые смотрит моя ученица-девятиклассница.
– Я не понимаю феномен Джастина Бибера.
– Я уже:
…ругала детей за то, что они не убрали игрушки,
…представляла, какой я буду belle-mère (я отказываюсь быть тещей и свекровью),
…делала замечание, когда кто-то хотел пролезть без очереди,
…забыла половину детских сказок, которые мне читали в детстве,
…запыхалась, когда поднялась на седьмой этаж,
…научилась сносно готовить, и мой супруг называет меня «наша итальянская мама»,
…переслушала всего Фрэнка Синатру, Бреля и Эдит Пиаф.
– Я часто зову мужа – папа, а маму – бабушка, привычка, о которой я когда-то зареклась, что «никогда в жизни».
– Когда я покупаю себе игрушки, все думают, что это для детей.
– Я знаю, кто такие Стивен Фрай, Петров и Васечкин, и когда-то мечтала летать на аппаратах, как в «Алисе».
– Я была октябренком и мечтала стать пионером, но в год, когда меня должны были принимать, все отменили.
– Я уже говорила фразу: «Вы, наверное, не помните, но в моем детстве…»
– У меня уже было ощущение, что современное образование страсть как хуже того, что было в мое время.
– Ко мне пару раз обращались «женщина» вместо «девушка», и я содрогалась.
– У меня уже появился свой стиль, и он все больше тяготеет в классике.
– Я наконец прониклась симпатией к Шанель, твиду и хочу мокасины.
– Ди Каприо уже тридцать восемь, Джулии Робертс сорок четыре, Ричарду Гиру шестьдесят три, а Одри Хепберн давно нет.
– На день рождения мне подарили форму для киша, и я была этому несказанно рада.
– Мне показалось вчера, что брюки клеш – это уже точно не мое.
В общем, кто еще опасается, не бойтесь, у нас тут хорошо и бесплатно выдают крем от морщин.
У каждого человека есть свой уникальный фактор боли. Я проверяла. Это точка, при легком надавливании на которую человек теряет контроль, сознание и свою человечность. Это то, что проявляет в нас худшие качества, делает нас не очень адекватными, не очень разумными и совсем не теми нами, какими мы сами хотим себя видеть. Уровень нажима и сама точка отличаются, лишь один факт остается неизменным: боль ломает всех.
У меня два фактора боли. Первый – когда я опаздываю. Второй – когда мне кто-то врет.
Я с раннего детства ненавижу опаздывать. В школу, когда мне разрешили ходить самой, я приходила в семь утра, хотя уроки начинались в восемь. Дабы не давать техничке повода заподозрить что-то неладное, я говорила, что мои родители рано уходят на работу, – ну и мне тоже приходится, сами понимаете, чего уж тут! Техничка жалостливо и подозрительно на меня поглядывала, но ничего не говорила.
В институте ситуация незначительно улучшилась: вместо того чтобы лишние тридцать минут поспать, я упорно шла на самую раннюю электричку и потом засыпала на всех лекциях.
На все свои уроки я приезжаю минимум минут за двадцать и сижу себе радостная в машине, кафе или метро и читаю. Мне всегда кажется, что если я выйду на две минуты позже обычного, то всё, дорогу мне перегородят перегонщики слонов, случится землетрясение или на третьем кольце будет самая страшная пробка года. Так все и происходит, разве что вместо слонов переводят жирафов.