В зеркальном стекле витрины я увидела свое отражение – и не узнала себя в белой маске со стиснутым в линию ртом и прищуренными как от ветра глазами. Генке не сказала ничего: он и так казнил себя за то, что поддался соблазну. Ему, с его характером, было невыносимо знать, что он дал себя провести. Если сейчас приняться выяснять, кто первый сказал «э» и кто виноват больше, положение станет совершенно невыносимым. Что бы с нами ни было, мы вместе. И выползти из этой ситуации можем только вместе.

– Выход через полчаса! – объявила я и положила Максу утреннюю порцию каши с мясными обрезками.

Собрались мы быстро. Вернее, собиралась Дашка. Катька выполняла ее немногочисленные толковые распоряжения, Макс поскуливал от предвкушения Большой Прогулки, а я стирала-купала Анфису. Управились мы почти одновременно. Как только я прицепила Анфису на четыре прищепки (потом подумала и добавила пятую – на хвост) и надела купальник, весь багаж был составлен у двери. Я привычным солдатским движением вскинула на плечо лямку здоровенного пляжного зонта, подхватила тяжелую сумку с остальными шмотками и оглядела свою команду.

Дашка в специальной пляжной футболке до колен, на груди Джек Воробей, на спине Кира Найтли в обрамлении волн, пальмовых листьев и якорных цепей. Катька в синих шортах и тельняшке с аппликацией – дельфин, просунувшийся в спасательный круг. Макс, улыбающийся во всю морду. Ну, и я, конечно.

Когда мы спускались к морю, оступаясь на горячей гальке, утреннее ощущение счастья накрыло меня опять. Сияющий день бабьего лета, пустынный пляж, куда выбираются только местные, знающие про эту укромную бухточку. Мобильник оставлен дома, и впереди целый день. Все, кого я люблю на этом свете, – здесь, рядом.

Кроме Генки.

Уже привычным усилием я прогнала тень тревоги. С ним все хорошо. Если бы что-то случилось, я бы почувствовала. Не смей распускаться. Девчонки заслужили беззаботный день на пляже рядом с матерью – пока ты им еще нужна.

Налетевший ветер облепил бесформенную футболку вокруг Дашки, и я вдруг увидела, что нескладного подростка больше нет. А есть девушка с небольшой, но безукоризненной формы грудью и модельными ногами. Талия могла бы быть потоньше, но через год-два бедра станут шире, округлятся – и талия будет что надо.

Почувствовав мой взгляд, Дашка оглянулась, и я, как пойманная, торопливо отвела глаза.

Когда я последний раз видела своих детей? Видела, а не просто смотрела на них сквозь усталость и ежедневные заботы? Еще тогда, когда я вынашивала их и рожала, я знала, что они вырастут и уйдут от меня в собственную жизнь. Но уж очень быстро прошли эти пятнадцать лет, превративших пухлого младенца в стройную девушку, а общего у них – только имя, да я, их мать.

– Мам, ты чего?

Катьке всегда выпадало выводить меня из рефлексии в «здесь и сейчас».

– Задумалась что-то…

– О папе?

– А что о папе думать? У него все хорошо, работает.

– А я о нем часто думаю…

– И что же ты думаешь, позволь узнать?

– Да ничего, скучаю… Когда он приедет?

– Кать, ну я же сто раз говорила. Заработает денежку и приедет. Помоги мне лучше зонт вкопать.

Катька просияла: это всегда делала Дашка. А вот теперь она такая взрослая, что ей это можно доверить.

Мы спустили с поводка изнемогающего от нетерпения Макса, и он тут же помчался к линии прибоя: лаять на волны и отскакивать от них, припадая на передние лапы. Привычно разбили лагерь: вкопали зонт, укрепили его камнями, расстелили два старых покрывала, надули матрас… И блаженный солнечный день потек своим чередом. Мы с Дашкой буксировали Катьку на матрасе. Дашка и Катька плавали вдоль берега по мелководью вместе с Максом – короткие лапы яростно гребут, уши стелются по воде. Я заплыла подальше от берега и лежала на воде, закрыв глаза, покачиваясь на зыби под легким ветром. Потом мы съели почти все, что принесли с собой, и улеглись на горячую гальку – горячую, а не раскаленную, как летом! – предварительно вытерев Макса его собственным полотенцем – старым, заслуженным, из которого давно выросла Катька.