- До сих пор не верю, что могу беспрепятственно трахать тебя в любое время, - прижимает к себе, упираясь неопавшим добром в ягодицы. – Мечтал о твоей влажности все эти месяцы, во сне переставлял в различные позы и отрывался на всех дырочках. Всю ночь с тебя не слезу.

Мы прерываемся только на кормление Киры, а затем с ненасытным голодом бросаемся в объятия друг друга. Знаю, мышцы с утра будут болеть от физических нагрузок, голова раскалываться от недосыпа, а между ног саднить от непомерного аппетита Мира, но я ни за что не откажусь от нашей ночи.

- Нам надо переселить Киру в детскую и нанять ей няню, - устало бубнит Мир, касаясь губами волос и сползая в тишину. – Собираюсь брать тебя каждую ночь, так что моей малышке понадобятся силы.

- Можно взять Зосю. Она хорошо ладит с детьми. Только на такие забеги каждую ночь меня не хватит, хоть найми с десяток нянь, - расплываюсь в улыбке, но Мир меня уже не слышит, тихо сопя в макушку и по инерции вдавливая рукой в кровать. Медведище. И так с места не сдвинешь, а в расслабленном состоянии кажется, что весит целую тонну, причём, каждая конечность по отдельности.

С первыми проблесками серого мутного рассвета обессиленные засыпаем, сплетясь руками и ногами, не обращая внимания на скомканные простыни, впитавшие в себя пот, сперму и смазку. Я уже забыла, что значит проваливаться в сон, не чувствуя наличия рук-ног и искрясь от сытого удовольствия. Отголоски многочисленных оргазмов щекочущими иголочками бегают по кровотоку, а мерные удары сердца, гулко отдающие в спину, звучат милее сладкой колыбели.

Чего бы с нами не случилось, как бы не повернулась жизнь, мы всегда будем заканчивать путь так же, лёжа в объятиях друг друга и дыша одним воздухом на двоих. Нас не разорвать, не расклеить, не развести. Одно общее сердце, одна общая душа, один общий мир.

15. Глава 15

Дамир

- Смотри, смотри, как она вгрызается в мой палец, - шепчу, держа Киру на коленях. – А сил сколько… И хватка… Не завидую её будущему мужу, вонзится зубками и до кости плоть оттяпает, если я раньше в бараний рог этого урода не сверну.

- Ты хоть руки помыл? – скептически смотрит Ника на ладонь, сжатую маленькими пухлыми ручками, по которой стекают слюни. – У Кирки столько прорезывателей, а ты ей пальцы в рот пихаешь.

- Предлагаешь силикон ей пихать? – хмыкаю, выгибая бровь. – Пусть практикуется на живом материале.

- Мир, - вздыхает. – Она же ребёнок, девочка, а не упырь, жаждущий крови.

- Не знаю, как насчёт упыря, но с появлением шестого зуба мои пальцы находятся в серьёзной опасности. Её аж трясёт от злости, когда прокусить не может.

Ника фыркает, а я вытираю взмокший от усердия и слюней подбородок дочки и возвращаю пальцы обратно, ловя кайф от старательного обгладывания конечности. Кирке всего восемь месяцев, а она уже такая же красивая, как мама. Хлопает своими карамельными глазками, окружёнными густыми ресницами, и за этот взгляд мир готов встать на колени.

После смерти Кочерги покушения и курьёзные случайности перестали происходить. Дни потекли ровно и спокойно, а ночи жарко и страстно. Кажется, малышка стала ещё отзывчивее, сексуальнее и вкуснее. Она горит в моих руках, плавится подо мной, осыпается пеплом, кончая, и возрождается, опаляя своим теплом. Без неё жизни не было и не будет, потому что Вероника и есть моя жизнь.

- Покормишь мелкого зубастика? – Ника ставит на стол овощное пюре, которое жутко не любит крошка. – Глеб! Обедать!

Глеб с грохотом закатывается в кухню, снося велосипедом напольную вазу и стул, виновато косится на мать. Ника с укором качает головой, устало отбрасывает полотенце на столешницу и переводит многозначительный взгляд на меня.