Я не знаю, плакать мне или смеяться. Поведение Дамира слишком сильно отличается от привычного всем мужчины, удерживающего в руках уже много лет этот город. Он держит себя в рамках приличия, старается не кричать, не подавлять окружающих, даже слушается и выполняет всё, что ему говорят. Бывает, Мир забывается, включает бычку, но сразу приходит в себя, осматривается, вспоминает, зачем мы сюда пришли.

- Ну что Вы так беспокоитесь, Дамир Авазович. Если Вас что-нибудь будет не устраивать, мы всегда можем провести лабиопластику, - отрывается от моей промежности Елена.

- Это что ещё такое? – впивается чернотой в неё Мир, просчитывая автоматом в голове, сколько нам нужно лабиопластик и как оно скажется на нашей интимной жизни.

- Коррекция половых губ и влагалища, - с лёгкостью просвещает врач, словно рассказывает о витаминах. – Можно провести операцию сразу, как только Вероника закончит грудное вскармливание. Кстати, мастопексию тоже можно сделать в нашей клинике.

- Сомневаюсь, что нам понадобятся различные коррекции, - прихожу на помощь своему мужу, одуревшему от такой интимной информации. – Дамир предпочитает натуральную красоту.

- Я предпочитаю твою красоту, - склоняется Мир и шепчет мне в волосы. – Другая меня не интересует.

Мне кладут на грудь малышку, и моё внимание всё принадлежит ей. Из своего положения мне видна только макушка, но это самая прекрасная, самая красивая макушка в мире. Мир замирает, кажется, перестаёт дышать и нервно водит рукой по воздуху, не зная, куда её приткнуть.

- Она совсем на нас не похожа, - с хрипом выдавливает слова. – Такая красная, опухшая и такая красивая. Надо проследить, чтобы из охраны убрали всех молодых и неженатых.

- Мир, о чём ты думаешь. Кира только родилась, а ты уже беспокоишься о её невинности, - с укором смотрю на мужа, хотя прекрасно понимаю, что так и будет.

Меня перевозят в палату, и я, наконец, могу рассмотреть своё сокровище. У неё чёрный пушок на голове, свернувшийся смешным колечком на темечке, маленький носик, похожий на кнопку, и аккуратные губки, сложенные бантиком. Знаю, что отёчность спадёт, и маленький носик с возрастом может превратиться во внушительный нюхающий аппарат, но краше моей крошки никого нет на свете.

Мир топчется на месте, мнётся и никак не может решиться взять дочь на руки. Он нервно вытирает ладони о бёдра, сжимает кулаки, стряхивает кистями, а затем прячет их за спину. Мой муж, решительный, властный, жёсткий, не боящийся ничего, стоит и трусит дотронуться до ребёнка.

- Ника, я очень боюсь сломать Киру. Тяну к ней руку и с ужасом обнаруживаю, что моя ладонь больше её головы. У неё косточки тоньше моих пальцев, ещё есть какой-то родничок, который не защищён костной тканью. А вдруг я случайно его проткну? Вдруг не рассчитаю силу и сделаю дочь инвалидом?

- Глупенький, - умиляюсь на его признание, хлюпаю носом и вытираю слёзы. – Ты никогда не сделаешь своей принцессе больно, просто не сможешь. Ты станешь самым нежным и заботливым папой, будешь носить её на руках, купать и менять подгузники. У тебя всё получится, ведь ты, Захратов, самый лучший мужчина.

2. Глава 2

Дамир

Меня распирает от противоречивых чувств.

Гордость – это же я! Я сделал такую красивую крошку, вызывающую щенячью преданность с первого взгляда. Я! Я, со всем своим уродливым нутром породил самое светлое и чистое, что только может быть в этой грязной жизни.

Мужское удовлетворение (просьба не путать с сексуальным) – моя женщина сдалась под давлением, простила всю херню, что я натворил, и подарила мне дочь. Подарила мне самое важное, что может быть у мужчины, самое дорогое, самое ценное. Сын – это исполнение амбиций, дочь – намного больше, намного сложнее.