Сидя на ступеньках, держа в левой руке карманный фонарик, Маша штудировала большую бухгалтерскую тетрадь в мягкой обложке, найденную в открывшемся им тайнике.

Листы ее были исписаны идеально ровным почерком – знакомым, красовавшимся на всех банках, пакетах, коробках в их шкафах, – почерком аккуратистки Кылыны.

Даша, отыскавшая в обширной библиотеке Башни книгу «Тайны Зодиака», положительно утверждала: Кылына была рождена под знаком «Девы»:

«Только «Девы», и еще «Весы»… Это я, Маша, имею в виду тебя. Только вы двое – такие фанатичные системщики. Вам бы все по полочкам разложить, по баночкам, по пунктам, пока нормальные люди (тут Чуб имела в виду себя) просто живут и наслаждаются жизнью».

Но в данный момент Даша не наслаждалась – вертелась и нервничала.

– Нет, они меня умиляют! – проворчала она. – Сначала они делают нас Киевицами, как будто мы их просили. Потом мы в срачке спасаем их от Змея, как будто нам больше нечего делать. Потом они закидывают нас золотом и называют королевами… А потом, тыц-пиздыц! – вызывают на Суд и требуют, чтобы мы доказали, что мы те, кем они сами нас сделали. Где логика? – вопросила она. – Нету! Ну ни-че, ни-че! – злорадно пообещала Землепотрясная. – Я знаю, к чему моя задница чешется. Она у меня всегда чешется к приключениям. Чую, сейчас на небе что-то ТАКО-ОЕ зажжется, что мы всем им скажем: «А не пошли бы ли вы! У нас есть дела поважнее, чем выяснять, кто кому косматочка, а кто гадуница», – и добавила без логического перехода: – Боже, как я по сцене соскучилась! Я ж раньше каждую ночь в клубе пела. А ты меня и не видела… Как я Катьке завидую, что она работает.

Чуб вдруг запела:

Голос, огромный, сильный, накрыл безлюдную Старокиевскую.

Маша подняла глаза – она не знала, что талант Даши Чуб обладает такой страстной энергетической мощью.

Однако тоскливая серенада, обращенная к небу над горой, оставила его равнодушным.

«Заветная» звезда не загорелась.

– Да оставь ты эту тетрадку в покое! – озлилась певица. – Говорю тебе, малая случайно ее уронила, когда деньги тырила. Если б тетрадка что-нибудь значила, она б взяла не бабки, а ее.

– Логично. – Машин ответ был усталым.

Хотя конспект Кылыны был пролистан ею больше чем наполовину, его содержание так и осталось полнейшей загадкой.

На первой странице тетради стояло одно-единственное число – аккуратно зачеркнутое.

Следующие страниц двадцать занимали непонятные и длиннохвостые формулы, столь заковыристые и бесконечные, что от обилия чисел, иксов, дробей и математических прогрессий у студентки исторического факультета закружилась ее гуманитарная голова.

На двадцать первой странице задачка заканчивалась значком:

А на соседнем листе стояло еще одно число, трижды обведенное ручкой, так эмоционально и криво, точно, вычислив его, скрупулезная Кылына утратила от счастья контроль над собой.

Двести одиннадцать тысяч девятьсот одиннадцать.

Маша расширила глаза. Потом сощурила.

Не помогло.

Под 211911 пристроилось непонятное:

Студентка пролистала еще пару страниц – они были схожими.

Страницы слева занимали подсчеты.

Страницы справа – слова и сокращения.

Сие сильно смахивало на словесную расшифровку левой – математической части.

Но расшифровать расшифровку также не представлялось возможным.

Ковалева вернулась к началу:

«Кто не будет вором? Тот, кто получит двести тысяч?» – подумала она и в недоумении закрыла тетрадь.