У квадратной колонны, установленной в самом центре зала, разместился небольшой буфет, где за прилавком стояла продавщица лет сорока. Товар небогатый – кусочки хлеба, нарезанные крошечными квадратиками; обыкновенная вода, вареная потемневшая картошка. То немногое, что поможет перебить усиливающийся голод. Чуть в стороне лежали мыло, спички, табак.

В жестяной банке в стопке лежало несколько купюр и мелочь, покрывавшие дно. Торговля продвигалась не шибко, но все-таки что-то удавалось продать.

Вытащив из кармана мелочь, Максимов отсчитал нужную сумму и сказал:

– Дайте мне спички.

– Пожалуйста, – протянула продавщица коробок, на этикетке которого в красном обрамлении была напечатана женщина со строгим взглядом, в правой руке она держала лист с военной присягой, а левая – поднята; вверху крупными буквами надпись: «Родина-мать зовет!»

В народе поговаривали, что образ Родины-матери художник Ираклий Тоидзе срисовал с жены писателя Максима Горького. Как бы там ни было, но выглядело очень символично. Строгое, выразительное лицо; проникновенные глаза, заглядывающие в самые потаенные глубины человеческой души. Образ получился емким. Суровый взгляд женщины пробирал до костей. Не ответить на такой призыв было невозможно.

Иван Максимов не прошел и двух десятков метров, как за его спиной раздался отчаянный женский вопль:

– Держите его!!! Держите!

Оглянувшись, он увидел, как буфетчица устремилась к выходу, а по гранитной лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки, опережая ее на несколько метров, бежал худощавый подросток в сером коротком пальто.

Юркий, проворный, он мгновенно взлетел на самый верх и скрылся за поворотом. До парка бежать недалеко, а там среди деревьев, где непроглядная темень, его уже не достать.

– Ах мерзавец! Ах негодяй! – негодовала рассерженная женщина. – Это надо же такому случиться!

– Успокойтесь, женщина, – подошел к ней Иван Максимов. – Сколько у вас пропало? Я сотрудник милиции.

– Триста пятьдесят рублей. Это ведь моя зарплата за целый месяц. Чем же я детей кормить буду? – заголосила женщина. – Мне ведь за товар отчитываться нужно. Горюшко мое, горюшко…

– Не переживайте. Я свидетель произошедшего. Напишите заявление, опишите случившееся и передайте его в МУР, а я подтвержу, как все было, и со своей стороны тоже посодействую. Может, и не придется ничего платить. Чего слезы понапрасну лить?

Глаза женщины засветились надеждой.

– Вы вправду поможете?

– Правда. Заявление передадите на имя капитана Максимова. А как вас зовут?

– Анастасия Мироновна Егорова.

– Я запомню.

– Дай бог вам здоровья, молодой человек, молиться за вас буду, – запричитала женщина.

– В Сокольниках уже не впервые такое происходит, а ведь метро! – сказал мужчина, стоявший рядом. – Вы бы, товарищ милиционер, навели здесь хоть какой-то порядок. От шпаны спасу нет! Может, милицейский пост бы сюда поставили, что ли…

– Поймите меня, граждане, не можем мы к каждому столбу милиционера поставить. Но что-нибудь обязательно придумаем.

Громко стуча чугунными колесами, подошел поезд. Двери со стуком открылись, и из вагона вышли пассажиры, заполнив собой широкий перрон станции.

Капитан Максимов вместе с другими пассажирами вошел в вагон и занял свободное место. Уставшее тело порадовалось отдыху, расслабилось. В какой-то момент Иван почувствовал, что может уснуть. А вот этого делать ни в коем случае не следовало.

Дверь шумно, под объявление машиниста о следующей станции, закрылась, и он оставил за спиной историю, произошедшую в метро, как и все то, что с ним случилось за последние часы.