- То есть… - тихо поинтересовался наш поверенный, обращаясь, правда, не к мистеру Триксу, а  к ректору. – Мэтр Риванш,  вы нам пытаетесь донести, что подобные инциденты – это норма в вашем учебном заведении и являются частью образовательной программы? Мы поняли правильно? Или все же мистер Трикс выдает желаемое за действительное, и в его полномочия не входит право намеренно устраивать студентам такие бои, после которых им требуется медицинская помощь. Напомню, он сам формировал пары. Он понимал, что ставит вместе первокурсницу девушку и парня четверокурсника. Он контролировал ход боя, и не счел нужным вмешаться. Более того, пытался запретить вмешательство Кристиана Нордвинга. То есть,  это такова официальная позиция ВШХ?

Ректор заметно занервничал, промокнул испарину на лбу накрахмаленным платком и подмахнул документ об увольнении мистера Трикса с такой скоростью, что опальный преподаватель даже удивиться не успел, а уже остался без работы.

- Я приложу все усилия, чтобы вы со своим альтернативным видением учебного процесса никогда не смогли вернуться к преподавательской деятельности, -  произнес мой отец ему в спину. Трикс дрогнул, видимо, понял, это не шутки, но не стал умолять и унижаться, только бросил:  «Мне жаль, что спаррингу помешали», - и вышел, прикрыв за собой дверь.

- Да как он… - начала возмущенно мама, но я накрыла ее ладонь своей и очень тихо произнесла:

- Он ненавидит Констера. Сильно. Давай не будем развивать тему, я еще не завтракала. Хочу освободиться побыстрее.

Вот с Эйбом все вышло сложнее.  Его мать понимала, что  бесполезно спорить, пытаться доказать правоту своего сына или оправдать его действия, поэтому она просто умоляла, рассказывая, как нужна ее сыну учеба ВШХ.

Я  молчала, не реагируя на ее слезы, так как слишком хорошо помнила яростный азарт в глазах парня. Невольной жертвой он точно не был и получал удовольствие от процесса. О, нет, Эйба не заставили, он сам хотел меня проучить. А такое не прощается.

Когда я вышла из кабинета ректора, меня немного потряхивало.

- Милая, если хочешь, можем этот день провести вместе? – предложила мама. – К учебе вернешься завтра.

- Нет. – Я отрицательно помотала головой. – Все хорошо. У меня все хорошо, я могу начать сегодня. Только мне нужно попить кофе, как раз осталось время.

- Я знала, ты у меня сильная девочка, и большая умница. Ты сделала все, как надо.

- Знаю, мама, - кивнула я. – Некоторые вещи прощать нельзя. И я не намерена это делать.

- Все правильно.

Она чмокнула меня в щеку, взяла под руку отца и гордо удалилась, а я старалась не смотреть на мрачного Эйба и его рыдающую взахлеб мать. Видимо, ВШХ слишком много для них значила. Это я могла понять, не могла понять, зачем Эйб вообще так рисковал.

- Он не мог пойти против воли преподавателя, его бы отчислили! - прорыдала мне в спину женщина.

- Ну, он и не пошел. - Я обернулась на голос и парировала: – Итог тот же, только если бы он вел себя чуть сдержаннее, была бы чиста его совесть, и у меня были бы не сломаны ребра.

- Ты сломал бедной девочке ребра? – в ужасе обернулась к Эйбу мать, а я хмыкнула и отправилась на поиски кофе, поймав себя на мысли, что прошла уже почти неделя обучения, а я еще ни разу не была в столовой. Хотя, это неудивительно – три дня из шести учебных я провалялась в лазарете.

До конца первой пары оставалось еще двадцать минут, потом минут пятнадцать перемены – этого времени должно было хватить, чтобы неторопливо выпить кофе и прийти в себя. Как бы я ни храбрилась, все равно чувствовала себя не лучшим образом после неприятной сцены в кабинете ректора. По сути, за три минуты я испортила жизнь двум людям. И даже понимание, что я поступила правильно, не меняло ситуацию. Почему-то все равно не отпускало чувство вины, которого и быть-то, по идее, не должно.