***

Поэтому его так зацепил этот молодой водила, Юрик, напарник Гува, когда он скрежетал зубами и говорил про какой-то край, где или, после которого, есть другая жизнь.

Он узнал себя. Когда он, то и дело, перед рейсом, доставал картинку. Потом, доставать уже было не нужно, Мак и так ее мог воспроизвести перед глазами, в любое время дня и ночи, где бы он ни был. И смотрел на нее, настоящую или воображаемую, пока старался удерживать ось к оси всех тех рейсов, которыми он шел. Все потому, что видел, точнее надеялся – где-то есть такое место, со сверкающими грузовиками, без хляби. Где можно просто так остановиться, лечь на капот и всматриваться в даль, а не в неизвестность.

Может этот парень, этот Юрик, ища свой край земли, тоже чего-то хочет, кроме порции масла в начале рейса и фляги – в конце!?

Может, не только он, один, уже старый, но так и не задушенный всей этой чертовой хлябью и отчаянием, Максимус Нагорски, хочет увидеть жизнь и Землю другой!?

Такой, какой, судя по рассказам, которые быстро распространились между бункерами, показал ее Гув. Да, рассказы… это водилы только в рейсе немногословны, чтобы не отвлекаться, а уж за флягами… такой, какой показал ее Гув Мердок. На пару минут разогнав хлябь, очистив поверхность. Чтобы все увидели, что где-то внизу, есть Земля, по которой можно ходить.

По которой можно не гнать тягачи, один за другим, в колонне, ось к оси, всматриваясь в неизвестность, выставляя сорванные потаскушки новичков, обратно в колонну. Где можно ехать на грузовике. А потом остановить его в любой момент, без риска быть похороненным под метром грязного льда с пеплом, этой чудовищной массы, которую они называли то хлябью, то перхотью Земли.

Вот, просто так остановиться, выйти… забраться и лечь на капот, и лежать, сколько угодно, всматриваясь и, видя даль. Даль, которая…

Может, этот мальчик бредит краем Земли не просто так? Может, такой есть!? А там есть все это?

Но, в тот вечер не удалось как следует поговорить. Юрик, понятно, еще не отошел от того, что случилось с Гувом.

Ну и ладно. Мак был спокоен. Он знал, что рано или поздно, Юрик появится в их дальнем, мало кому известном, Восемь-Ноль. Он был уверен, что такие, как Юрик, как и он сам когда-то, не успокоятся, пока не доберутся.

Куда!? Не понятно.

Но, утром уехал с другим рейсом, чтобы потом вернуться в позабытый всеми, Восемь-Ноль. И ждать.

Чего? Он не знал.

Утром Юрик с трудом проснулся. Оказалось, растянулся, заснул прямо на длинной грязной скамье, тянущейся вдоль стены у столов Шесть-Ноль, как масленщик или летала.

Хотя, водилам полагались отдельные места для сна, как их называли, «плечи». Никто не знал, почему «плечи», кто-то говорил, что вроде, старое название. Но плечи были не так уж плохи. Из старых контейнеров, составленных один к другому, тех, которые не годились на погрузку или были не по размеру.

Ну и еще, водилы могли вдоволь стучать там по стенкам. Пусть эхо разносилось дребезжащим «бам-с…бам-с», зато обитателям бункера было не так страшно. По этому звуку, они узнавали, что это не что-то хреновое падает с неба, вот-вот взорвет их единственное укрытие, а просто один из тех героев, благодаря которым они все еще едят, пьют, крайне хреново, но как-то выживают, – сходит с ума. После того, как привез им то, благодаря чему они спят, едят и хреново живут.

Во всех бункерах, все знали. В жизни водил мало, что существовало, кроме «движок-коробка-кабина» и «ангар-рейс-бункер». И это было сложно. И, такова уж жизнь водителей тяжелых грузовиков.