— Только не оставляй меня одну, ладно? Мне отсюда не выбраться.

Зачем же так переигрывать...

Раздражение растет, я начинаю от нее уставать, но глубоко вздыхаю и посылаю загадочный взгляд сверху вниз.

— С чего ты взяла, что я тебя оставлю? И в мыслях не было.

Мы пробираемся через отравленный туманом сад, проходим через пустырь и оказываемся в заброшенном дачном массиве.

Солнце еще высоко — греет спину и плечи, воздух пахнет вином и медом, перезревшие яблоки падают в высокую траву, на осколках стекол и выгоревшей листве блестит паутина.

Но осенний вечер крадется по пятам — из низин тянет сыростью, а в полинявшем голубом небе виднеется бледная луна.

— Как красиво! — выдает «папина радость», блаженно оскаливаясь. — Тут так красиво, Свят...

Мое сомнение в ее душевном нездоровье перерастает в уверенность.

— А сейчас будет еще красивее! — с тем же больным энтузиазмом отзываюсь я, веду дурочку к огромному недостроенному «дворцу», без церемоний хватаю за талию и помогаю взобраться на разрушенный кирпичный забор.

Коттеджный поселок, раскинувшийся в долине, напоминает лоскутное одеяло — ровные квадраты газонов разных оттенков зеленого и аккуратные домики, отгороженные от внешнего мира неприступной стеной.

«Папина радость» приходит в восторг:

— Невероятно!.. Слушай, Святик, а ведь я там живу! — Она садится на кирпичи, свешивает ноги, и я опускаюсь рядом, чтобы «разделить с ней момент».

— А, так у тебя богатый папочка? — уточняю я, но эта незамутненная дура все равно не просекает издевки.

— Мой папа — горец. В смысле, не горец из старого фильма, а настоящий горец. Ну, ты понял... — Она пытается шутить, но умнее все равно не выглядит. — Он давно не интересуется моей судьбой. А здесь живет мой отчим, Андрей. Он очень классный. Он красивый и любит мою маму — даже помог ей открыть арт-салон, хотя она долго не соглашалась принять его помощь. А мы с мамой нищие. Вообще нищебродки. Андрей вытащил нас из такого дерьма... Кстати, у него есть сын — мой сводный брат, но он странный. Не общается с таким замечательным отцом, и я никак не могу взять в толк почему. Чего ему не хватает?

В висках зарождается тупая боль, зубы сводит. Я смотрю на эту мразь и едва сдерживаюсь, чтобы не подтолкнуть и устроить ей веселый полет вниз головой с трехметровой высоты.

— А ты ладишь с отцом? — не унимается она.

— У меня нет отца. — Достаю из кармана сигареты, прикуриваю от зажигалки, глубоко затягиваюсь и наконец обретаю баланс. Отчего-то я чересчур остро на нее реагирую, и это непозволительно в моей ситуации.

— Он умер? Ох... — До меня долетает волна тепла и сочувствия, и я прищуриваюсь. Будь на ее месте нормальная девчонка, я бы, возможно, простил отцу ее наличие. Но эта бессовестно строит из себя друга, лезет в душу и подбирается ближе, преследуя единственную цель — окрутить меня и выставить идиотом.

— Жив он. Нашел себе шлюху с прицепом, тайком мотался к ней несколько лет, а когда все открылось, выгнал мать из дома, — выплевываю я, и гнев никотином горчит на языке.

— Мне жаль... — вякает «папина радость». — И ты не пытался поговорить с ним?

— Ха. О чем говорить с мудаком, который даже не записал меня под своей фамилией? — Я отправляю окурок в заросли крапивы под ногами и в упор смотрю на Гафарову. — Ты всю жизнь не вдупляешь, почему являешься для него пустым местом, а потом слышишь родительский скандал — папаша обвиняет мать, что та была эскортницей и залетела специально. Что твое появление на свет оказалось его главной ошибкой, что мы с мамой — люди второго сорта и должны быть благодарны, что он содержал нас. Потом он выгоняет мою мать в гнилую хрущобу и не интересуется нашими делами. А спустя два года приводит в наш дом новую бабу и официально женится на ней. Ну как, темы для разговоров после такого останутся?